Бедный маленький мир

Правда, он был никакой не старик, а веселый и полный жизни шестидесятилетний дядька, который любил темное пиво и ненавидел костюмы. «Только кэжуал! – восклицал он. – Кэжуал – это философия нашего мира. Мокасины, свитера, рюкзаки и – о! – вельветовые штаны. Исключительно! Имею право!» И Иванна, будучи сама большой поклонницей вельветовых штанов, соглашалась – «Таки да». Она подозревала, что он так часто летает в Киев, потому что страстно влюбился в «Черниговское темное» в компании котлет по-киевски где-нибудь на Подоле, в задушевном ресторане «Царское село». Тем не менее ее личный и доступный только ей банковский счет в Берне если не ежедневно, то уж точно еженедельно ощутимо прирастал – Генрик Морано заботился о ее материальном благополучии не в пример лучше, чем она сама.

При этом он с большим уважением относился к ее работе, всегда расспрашивал, интересовался, охал и ахал. А однажды, страшно смущаясь и извиняясь, спросил, сколько же ей, черт побери, платит государство за полный тревог и опасностей труд гуманитарного эксперта.

– В переводе на евро где-то шестьсот, – как на духу призналась Иванна, махнув рукой на условную конфиденциальность контракта.

– В год? – разочаровался Генрик.

– В месяц.

– О!

– Да не тысяч, Генрик, – развеселилась Иванна. – Шестьсот евро в месяц.

– Бедная девочка, – искренне сказал он.

Так все и двигалось – ни шатко ни валко. Иванна теперь с чувством большой незаслуженной обиды смотрела на календарь и понимала: время уходит. Хотя, наверное, не смогла бы ответить, чего именно она не успела…

– Ну, я понял, – улыбнулся Леша, – это был твой профессиональный рефлекс.

– И рефлекс, конечно, тоже, – согласилась она. – Но что-то еще. Ты только не пугайся, я тебе признаюсь в одной страшной глупости… Еще никому об этом не говорила. Дело в том, что я с семнадцати лет живу в рамках очень жестко сформулированного нравственного императива. Только не смейся!

– Невероятно, – сказал он совершенно серьезно и как-то печально.

– Я могу объяснить, – неожиданно для себя напряглась Иванна. – Думаю, ты поймешь. Уровень сложности жизни невероятно высок. Уровень неоднозначности. И продолжает расти по экспоненте. Никакая рефлексия не справляется. И степень личного одиночества… Поэтому должно быть что-то жесткое и бесспорное, за что можно держаться, чтобы не соскальзывать. Ой, что я делаю? Я сошла с ума, Леша. Я даже на исповеди этого не говорила.

– А искушения не мучают? – спросил Алексей, глядя куда-то в сторону.

«Ты – мое искушение, – подумала Иванна. – Но в моем императиве по поводу тебя нет никаких указаний».

В Каменку она добиралась каким-то сложным зигзагом. Сама Каменка, если верить карте, купленной в газетном киоске, была несколько ближе к Саранску, чем районный центр Темников, но автобус в Каменку ходил только из Темникова и только два раза в неделю. Вот завтра – есть автобус. А сегодня – нет. Придется, значит, оставаться еще на одну ночь в гостинице «Поволжье».

К самой гостинице Иванна претензий не имела – в силу частых командировок во всякие непредсказуемые места, она не была капризной в том, что касалось временного жилья. Здесь у нее была и горячая вода, чистый номер без тараканов и даже льняное постельное белье. Но рядом с гостиницей со страшным шумом и грохотом строился какой-то офисный центр, и работа на стройке (Иванна специально подошла, спросила) заканчивается не раньше девяти вечера. Переезжать лень, читать в номере под шум пневматического молота просто невозможно, зато можно – и нужно! – идти гулять.

Саранск – город просторный и какой-то бесхитростный. Идеология потребления пришла сюда в виде разнообразной наружной рекламы, в основном магазинных и прочих вывесок из оракала, от которых кто-то, видимо злобные тинейджеры, все время норовили отскрести буковку, превращая надпись во что-нибудь неприличное. В основном страдали магазины со словом «мебель». Поскольку центральные улицы переживали бодрый процесс унификации и оттого сильно походили на какое-нибудь Ново-Огарево, Иванна пошла бродить дворами и переулками. Весенняя праздность там чувствовалась особенно – пиво на лавочках, футбол на пустыре между двумя девятиэтажками, две простоволосые барышни в салопах, и обе с кофейными чашками в руках курят на балконе второго этажа. Пятница после полудня.

Она бродила бесцельно и думала в основном о природе мистического очарования незнакомых городов. Есть в этом какая-то тайна: почему-то же захватывает дух, когда сворачиваешь в незнакомый переулок. Не потому ли, что все время подсознательно боишься (или подсознательно стремишься?) переступить границу между мирами? Можно ведь переступить и не заметить: будет точно такой же двор, пододеяльники и детские футболочки на бельевой веревке, и старушка из-за кухонной занавески будет выглядывать на улицу и смотреть на небо – все-таки пойдет дождь, как передавали, или туча проползет мимо?