Бедный Павел (СИ)

Мою влюблённость начали воспевать в обществе. Я стал символом возвышенной любви, и в Европе реального противодействия вышедшему фирману [112]султана Мустафы о даровании мне титула господаря [113]Молдавии не последовало. Интересы внешнеполитические и внутриполитические Франции, Англии и Австрии совпадали — они поддерживали мой популярный в обществе поступок, который вёл к внутреннему конфликту в России. Так что я радостно объявил себя самовластным князем Молдавии. Вейсман молчал, не объявляя позиции армии, но и не бросая меня без поддержки.

Мама начала публично требовать от меня не совершать глупости и немедленно расторгнуть помолвку с Марией, а также смериться с возможным выбором невесты любящей матерью. Я отказывался в категорической форме и твердил о своём праве жениться на ком хочу. В ответ мама, заявляя о своей любви к неразумному дитяти, угрожала мне лишить наследства. В свою очередь, я тоже не отставал и заявлял, что могу от него и отказаться — у меня, мол, теперь своё собственное владение есть. Причём все эти заявления звучали публично и активно обсуждались в России и мире.

Пьеса была расписана и мы с мамой честно озвучивали свои реплики. Давление нарастало, а в Европе и Турции уже практически начали продавать попкорн на грядущее зрелище гражданской войны в России. Я же занимался делами Молдавии, в которых тесть, конечно, в своё правление навёл некий порядок, но не тот, что был нужен мне. Я старательно и демонстративно не занимался российскими делами. Много проводил времени с Машей и её родственниками. Наконец, к началу распутицы я объявил о своём венчании с ней.

Все поняли, почему это случилось именно сейчас — какая война, когда дороги непроходимы. К тому же Румянцев очень активно занялся делами Малороссии и Польши, да и к тому же сложности возникли там, где не ждали. Началась форменная война в Калмыцкой степи. Миной, заложенной под спокойную жизнь, оказалось нежданной богатство, обрушившееся на вернувшихся из Крыма. Зависть, оставшихся на месте бойцов, не получивших столь значительного пополнения собственного состояния, нарастала и, наконец, выплеснулась в форме братоубийства. К нему споро подключились соседние ногаи.

Местных войск в Астраханской губернии не хватало, и пока армия стояла на границах Турции, конфликт серьёзно разросся. Пришлось задействовать и войска соседних губерний, и казаков, и башкир. Но только с переброской войск из армии Румянцева большое побоище было остановлено. В результате силы калмыков практически истаяли, да ещё и половина решила откочевать на Дон и Терек — подальше от родственников, ставших кровными врагами, а местные ногаи почти совсем исчезли. Образовалось огромное пустое пространство, которое тоже требовалось осваивать.

Так что свободных войск и времени у Румянцева просто не было, о чём он и сообщил в Санкт-Петербург. А ответ фельдмаршала в обществе был воспринят как продолжении его фронды после свержения Петра Фёдоровича.

Соединить нас браком для русских священников означало пойти против воли Императрицы, которая фактически возглавляла нашу церковь, так что венчал нас с Машей сам митрополит Проилавский Константинопольского патриархата Даниил, приехавший специально из Измаила — турки надавили, и отвертеться он не мог. Было много людей, был небольшой Сретенский собор в Яссах, и была Маша во всём белом, как я хотел. Прекрасная, как бригантина под парусами, счастливая и как бы светящаяся изнутри. Я ничего не видел, кроме неё — теперь своей жены. Счастье…

Вейсман в парадном мундире что-то мне говорил, тесть радостно мне кричал прямо в ухо — а я смотрел только на Машу. Потом был приём, и мы танцевали и танцевали, не могли остановиться. Я смотрел в её глаза, они сияли, как звёзды… Кто бы знал тогда…

Ивайло стоял в громадной толпе перед собором в Яссах. Столько народу в одном месте он ещё никогда не видел, поэтому он крепко держал жену, прижавшуюся к нему, и детишек, которые сидели на его плечах. Ему было страшно, что он может их потерять и никогда больше не найдёт. Он так боялся, что не замечал ни митрополита в белых ризах, ни невесту в белом воздушном и безумно красивом платье, ни жениха в чёрном мундире, украшенном множеством орденов и лент, ни генералов и бояр — никого. Только беспокойство и паника были в его сердце.

Ивайло уже сотни раз пожелал скиснуть своему шурину, стоявшему рядом, который притащил их на это торжество. А Богдан наслаждался зрелищем и весело кричал и свистел молодым, желая им счастья, долгих лет жизни и множества деток. Жених и невеста выглядели очень счастливыми, и явно не видели никого вокруг, смотря друг на друга, не отрывая взоров.