Бедный Павел

Одним из наиболее обсуждаемых вопросов на тот момент был польский. Польша долгое время была центром интриг европейских стран против России, но мама ещё в начале своего правления хитростью и деньгами добилась избрания королем бывшего своего кавалера — Станислава Понятовского. После чего Польша должна была стать нашим фактическим протекторатом, чтобы стать прочным барьером на западе и крепкой опоре на юге.

Но Польша была огромным змеиным гнездом, где все грызлись друг с другом и все покупались и продавались. На кого ставить, кому верить — эти вопросы постоянно стояли перед нашими дипломатическими агентами. К тому же, новоизбранный король, видимо, всё-таки был слабоумным. Нет, человеком в общении он был весьма приятным, но в управлении государством… Похоже, без поддержки России он не продержался бы и пары дней, но понимать и принимать это он хотел категорически.

Я послушал-послушал все эти громкие речи на советах — мама начала меня приглашать на советы, приобщать меня к государственному управлению, — да и высказал маме своё мнение.

— Мама, мы что-то слишком! Я очень опасаюсь, что инициируемые нами изменения в такой стране, которая сто пятьдесят лет назад брала нашу столицу[51], которая всего-то пару десятков лет назад была крупной европейской державой? В их шляхте разбудить память об этом весьма несложно, деньги там решают очень многое, а мы отнюдь не главные денежные мешки в Европе.

Польша — это мало того, что наше слабое место, откуда враг может нанести удар в любом направлении и мы должны будем гадать куда. Так ещё — это самый центр Европы, где слишком многие желают нам всяческих проблем, да ещё и Пруссия и Австрия нам просто завидуют, что отхватили такой кусок. Сложная эта страна сейчас, очень сложная! Передавим чуть — получим такие проблемы, можем остаться без всего!

Вспыхнет Польша, придется воевать и с ней, и с Турцией, и с Австрией, а может быть и с Пруссией. Я бы сейчас не пытался решить всё и сразу, а потихонечку, выбивая фигуры по одной.

— Павел! Ну, что ты, на совете умные же люди, хорошо знают, что там происходит!

— Мама, ну не вижу я этого. Позиция у нас такая — давить, и всё сейчас же в этой авгиевой конюшнеисправить! А если бунтовать начнут? Мы что же с ногами туда полезем? Войска пошлем? И тут же на нас вся Европа напрыгнет! А нам Польша как союзник нужна, пусть и слабенький, но как союзник, что нас прикроет, в первую очередь. А потом ещё и как источник населения, и наш торговый партнер. Может пока на это и давить?

А то можем получить незаживающую язву, через которую к нам вся Европа лезть будет. Мало того, что Турция с цесарцами[52], так и Пруссию французы возбудят.

— Думаешь, аккуратнее надо?

— Конечно аккуратнее, пусть и хочется получить сразу то, что хотим. Давить плавно, медленно, чтобы изменения незаметны были. Тут как России: резко надавишь — всё взорвется. Пусть последствия для нас несравнимы, но зачем нам это? А если медленно давить… Ты знаешь, мам, что будет, если лягушку в кипяток кинуть?

— Господи! Сын мой, откуда у тебя это?

— Так с учеными общаюсь, Ваше Величество! — улыбнулся я. — Так знаешь?

— Нет! — в ответ тоже улыбнулась мама.

— Она выпрыгнет! А вот если её в холодную воду положить, и воду постепенно нагревать — она сварится. А что мы хотим, чтобы Польша выпрыгнула или сварилась?

Наверно, именно этот смешной и странный пример больше всего повлиял на маму. Она теперь повторяла слова о необходимости не бить посуду и варить медленно на каждом совете, где обсуждали польский вопрос. И вообще, она стала задумываться о скорости изменений в сложных вопросах.

Алексей Лобов стоял перед грозными очами директора корпуса, фельдмаршала Христофора Антоновича Миниха, и не впасть в отчаяние ему мешало только присутствие рядом товарищей по учебе, перед которыми надо было держать лицо. Игнатий Марков, лучший дружок по занятиям и играм, был уже смертельно бледен, да и остальные уже были сильно напуганы и смотрели на своего неформального лидера — Лобова.

А Миних орал! Сладострастно смешивая целые куплеты большого петровского загиба с немецкими песнями о плохой погоде. Он так давно не имел возможности отвести душу, а тут и повод! Эти малолетние бездельники вместо лекций устроили игру в чижа[53] во дворе Ораниенбаумского дворца, где разместился корпус.

И подбили глаз уважаемому профессору полковнику Балтазару Карно, немолодому уже французу, специалисту по артиллерии, а именно французскую считал лучшей в мире сам Миних и приложил невероятные усилия, чтобы заполучить такого преподавателя. А они ему в глаз!

Вот и полоскал он их самозабвенно, связывая фразы в замысловатые связки. Если бы мальчики не находились в состоянии прострации, они бы наверняка получили удовольствие от такого уровня владения нецензурным языком, а точнее даже двумя.

Но, наконец, в его словах прозвучало: «Выгоню Вас вон, idiotische Mäuse!»[54]. И Ваня Рыков, сирота, сын покойного майора, за зачисление которого в корпус просил сам Вильбоа, решив, что это разрешение уйти, пошел к выходу.