— Убирайся отсюда, пока я не передумал, Сакура-чан, — заявляет Наруто, пытаясь — и безуспешно — звучать грубо и отстраненно. Притворство прекращается в следующую секунду, когда девушка начинает пробираться к двери. — Надень что–нибудь вроде куртки, купи одну из этих дурацких пушистых парок, которые любит Ино, потому что там холодно, и помни, что в путешествии нет лучшей еды, чем горячий рамен, приготовленный на пару, и…
— Заткнись, добе. Ты забываешь, что она умнее тебя и без проблем доберется до Дождя.
Закрыв дверь, Харуно вытирает глаза тыльной стороной ладони, делая глубокий вдох, в последний раз сбегая по знакомым спиралевидным ступеням.
Слишком холодно и мокро, чтобы надевать что–либо, кроме униформы джонина, несмотря на то, что у Сакуры больше нет прав носить ее. Куноичи знает, что Наруто не станет возражать, хотя охранники-чуунины по восточному периметру бросают странные взгляды, заметив отсутствие протектора, вкупе с легким рюкзаком, который она перекинула через плечо.
Девушка стоит перед открытыми воротами — теми самыми воротами, через которые выскользнула посреди ночи три года назад. Сакура смотрит на них и на то, что находится за пределами деревни, как ей кажется, очень долго.
В прошлый раз она была напугана, бежала от судьбы, слишком ужасной, чтобы до конца осознать, — навстречу неизвестности, которая была столь же пугающей. Однако в этот раз…
С едва заметной улыбкой куноичи поворачивается и бросает последний взгляд на Коноху. В этот раз она не боится. Сакура бежит к чему-то (к чему-то, что не должна была отпускать), что на самом деле имеет значение.
Деревня Скрытого Дождя
Дорога заняла пять дней.
Пять долгих, ужасных, мучительных дней. Кажется, что Харуно никогда еще в своей жизни не была так счастлива увидеть конкретное место.
Справедливости ради, рассуждает Сакура, предлагая охранникам у ворот разрешение на пересечение границы — одну уцелевшую водяную лилию оригами, сложенную самой Конан: золотую бумагу с ее личной печатью. Это уже не тот жалкий, полуразрушенный город-призрак, каким был раньше, два с половиной года назад. Под руководством Пейна и Конан Дождь определенно расцвел. Каждая дорога и переулок были полностью, безупречно заасфальтированы, а полуразрушенные развалины, которые раньше служили гражданским жильем и различными витринами магазинов, были заменены элегантно выглядящими зданиями с несомненно сложной архитектурой и дизайном. Сам город несколько расширился — это жилой район, а значит ночью здесь довольно темно, но через несколько кварталов ирьенин может различить сияние огней вдалеке.
Это место было таким незнакомым и отталкивающим, когда она впервые увидела его, но теперь ноги Сакуры, кажется, сами несут ее по боковой дорожке деревьев и уединенной тропинке, ведущей к большому полю, под которым расположена штаб-квартира Акацуки. Под ногами девушки по меньшей мере пять дюймов грязи. Даже ботинки на толстых каблуках немного проваливаются, из-за чего розововолосая куноичи морщится, с трудом пробираясь к середине поля. Последние пять дней безостановочно лил дождь. Она насквозь промокла, и к настоящему времени грязь, вероятно, каким-то образом химически связалась с ее телом. Как бы то ни было, это все еще ужасно позорное место. К счастью, Конан в течение прошлого года умоляла Пейна, чтобы Акацуки рассмотрели возможность переноса штаб-квартиры в видимое место, но он сказал, что потребуется по крайней мере шесть месяцев, чтобы собрать необходимые средства.
Сакура останавливается в середине поля, прямо над тем местом, где должна располагаться кухня, с опаской глядя на землю. В такие моменты Итачи всегда был рядом, но куноичи знает, что Пейн и Конан добавили ее сигнатуру, чтобы она без проблем могла преодолеть барьер. Тем не менее, ирьенин испытывает мгновение оцепенелого трепета, когда зажмуривает глаза и изо всех сил концентрируется, а затем…
Возникает странное покалывание по всей длине позвоночника и внезапное, ошеломляющее ощущение головокружения. В течение секунды Харуно заставляет себя открыть глаза, смутно отметив, что прислоняется к стене, чтобы сохранить равновесие, и не видит ничего, кроме туманных, плавающих фиолетовых пятен, контрастирующих на фоне кромешной тьмы.
— Сакура.
Голос мягкий, безмятежный и знакомый. Зрение Сакуры проясняется, и Конан уже вкладывает ей в руки теплую чашку с чем-то ароматным и дымящимся. Правая рука Лидера одаривает гостью нежной улыбкой, будто нисколько не удивлена, став свидетельницей внезапного и импровизированного возвращения пропавшей участницы организации, с которой стекает целая река воды и мерзкой грязи на чистые полы из темного дерева.
— Спасибо, — бормочет ирьенин, смущенно встречаясь взглядом с Конан. — Я…
— Я знала, что ты вернешься, — заявляет основательница Акацуки в своей обычной спокойной, безапелляционной манере. Посчитав, что Сакура относительно устойчиво стоит на ногах, она отступает назад, возвращаясь к плите, где, по-видимому, была занята до этого. — Онигири с умебоши, я полагаю? Ты, должно быть, невероятно голодна.