Нас "лечили" звери, присягнувшие, когда-то Гиппократу, но явно позабывшие клятву. Среди пациентов было достаточно таких, как я, совершенно здоровых. Но очень немногие из них приспособились к ненавязчивому сервису "санатория ". Их протест воспринимался однозначно: "Буйное помешательство". И меры принимались соответствующие: Избиение до полусмерти, доза препарата, парализующего мозг, расслабляющего нутро и домогательства санитаров...
Мне тоже "посчастливилось" пройти через этот ад. Текли слюни, моча, слёзы и ещё кое - что! Я затаился, стал изображать покорного и глуповатого "Homo Sapiens". Помогли знания, приобретённые за три года учёбы...
Только через пять лет мне удалось бежать. Помог душевнобольной, а может и не больной, который умел говорить разными голосами. Мы оделись в белые халаты, неизвестно откуда взявшиеся, и пошли к выходу. Встречаясь с "коллегами", он говорил пару слов и каждый раз новым голосом. Выйдя за ворота, мы попрощались. Я звал его с собой, но он сказал, чтобы я не волновался, потому что уйти из этого богоугодного заведения для него не составляет никакого труда. "Просто не пришёл мой час. Когда я выйду, найду тебя сам".
... Пошёл я домой, дверь открыл мужчина: молодой, холёный, уверенный. "Вы к кому?" А позади него - моя красотка с мальчиком на руках, который мог бы быть моим сыном ...
"Извините, ошибся адресом!" - сказал я и ушёл. Вот и вся моя история. Надеюсь, что теперь ты иначе взглянешь на мои, мягко говоря, чудачества!
Спустя некоторое время, я сошёлся с крутыми "ребятками", которые убивали на заказ. Сначала я пытался разобраться: "За что... " А они мне отвечали: " За слабость! И запомни! Быть сильным - добро, а слабым - зло!" Я очень хотел быть сильным, чтобы забыть всё то, что со мной сделали люди. Но не простить!
В какой то момент мне показалось, что человеческие чувства ещё теплятся в этой израненной душе. И я тихо сказал:
-- Да, тяжело тебе. Лечиться не пробовал?
-- Нет. Я сам себе доктор. Человека убью, -- как будто дышать легче
становится, но ненадолго. Опять душно! Свободы мне не хватает,
пространства! Вот я и разгребаю "человеческие" завалы. Последним умру сам...
-- Конечно, ты же высшим судией себя вообразил! Люди навоз, да? И всё с ними можно делать. Но тебе противно, что ты такой же маленький и ничтожный. И ненавидишь себя. Потому что таким быть не хочешь!
Но боишься "уйти" из жизни. Ну, признайся! Боишься! Вижу... Себя
поставил в последнюю очередь...
-- А ты, выходит, ничего и никого не боишься? Наверно думаешь, что я тут благотворительностью занимаюсь?
-- Да нет, не думаю. А смерти в глаза я смотрел много раз! У меня только инстинкт самосохранения и остался. Короче, на все плевать, но на твой кол добровольно не сяду. Хотя терять мне вроде бы нечего. И жизнь моя, в общем-то, никому не нужна!
--
Врешь ты все!-- Наверное. Как же без этого? Боюсь немного. Никто ведь не знает, есть ли на том свете пиво и девочки. Я заболею с тоски, если не встречусь с ними в преисподней!!
-- Что, и детей нет?
-- Есть. Сын взрослый... Давно не виделись, правда... А дочь живет с бабушкой, тещей бывшей, которая из нее саму себя лепит. И успешно, надо сказать.
--А Лейла?
-- Без меня ей гораздо лучше будет! Меня тревожит только то, как ты с ней обойдёшься...
-- А сам от боли умереть не боишься?
-- Да ничего ты нового для меня не придумаешь. Опустишь разве? Ну и что? Ты ведь тоже опущенный. Только не могу понять куда...
Резвон наотмашь ударил меня по лицу, затем встал, замахнулся ногой, но бить, почему-то не стал. Вместо этого он перевернул меня на живот и тщательно ощупал узлы веревки, стягивающей мои конечности. Потом вышел, но через десять минут вернулся, потушив свет и плотно прикрыв за собою дверь. Еще минуты три мы могли слышать, как он отдавал приказы охранникам.
-- Лейла! Как ты там? -- окликнул я свою подругу, как только смолкли все звуки.
-- Рук не чувствую совсем. И пахнет чем-то неприятным. И домой хочется... В Захедан...
-- В Захедан... Очутишься там, тебе Нагз подавай! Так что считай, что это твое будущее желание уже исполнилось. Пальчиками пошевели и постарайся заснуть. Может быть, завтра удастся поговорить с муллой. Он -- наша последняя надежда.
И я замолчал, твердо намериваясь заснуть. Но мысли об освобождении не оставляли меня.
"Сабля!" -- вдруг мелькнуло в голове, когда я уже решил оставить свои тщетные потуги "родить" идею.
-- Кажется, он повесил ее на место. Если я смогу
ее достать и вытащить из ножен, то все остальное будет также просто, как чихнуть!