Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

- Тебе лучше? – спросил он, когда наконец-то поднял голову и взглянул в мою сторону. Я кивнула, не понимая, как объяснить себе этот вопрос и для чего он был задан.

- О чем ты хотела поговорить?

Вот так вот в лоб. Словно и не было ссоры, где он напрямую заявил, что не собирается ничего говорить. На мгновение я даже растерялась, забывая все то, что хотела спросить. От того молчание немного затянулось.

- Как долго я пробыла в 18 веке?

- Почти год,

- Я была замужем?

- Да, за Бенедиктом Бенфордом II.

Услышав знакомое имя, мое сердце словно пропустило удар. Удерживая слишком большие для меня, пижамные штаны Гидеона, я села в кресло, стоявшее рядом с диваном. И не отрывая взгляда от де Виллера, продолжила:

- У меня были дети?

Гидеон будто проснулся от глубокого сна и с удивлением уставился на меня.

- Что? Нет!

- Я любила его?

Продолжая сверлить его взглядом, я ждала ответа, как удара по наковальне. Ведь он решал абсолютно все в моей жизни, от рождения до смерти. Поэтому я ждала ответа, сама до конца не понимая, какого же именно ответа ожидала.

И молчание становилось невыносимее с каждой секундой.

- Да, - наконец-то произносит Гидеон и я ликую, словно победитель, хотя приз может обернуться пулей в спине.

И вот, все мое мироздание сосредоточилось на том единственном, что мне хотелось больше всего. На том, ради чего я выбежала из дома, хлопнув дверью и разбудив тем самым большую часть семьи, которую не знала и не помнила, не важно, ведь я покинула их давным-давно.

Поэтому мои слова звучали для меня как лекарство от рака. Я лечилась ими, и сердце мое переставало болеть.

Я знала ответ до того, как задала вопрос. И все, что оставалось Гидеону – это лишь сказать правду.

- Я хочу вернуться в 18 век.

Могут ли слова становиться и приговором? Безусловно. От того Гидеон выглядел, словно молния попала точно в него, а не в дерево за окном. Почему же мне казалось, что это я, я виновата в его состоянии? Довела его до белого каления своими подозрениями и беспредельной наглостью. Заявилась в час ночи и требовала невозможного, что могло бы уничтожить его статус в Ложе.

- Нет, - он мотал головой, отворачиваясь от меня. Избегая моего взгляда, - Нет. Ни за что.

- Почему нет?

Меня ничего не держало здесь. Ничего, что я не могла бы оставить сейчас.

- Здесь твой дом.

- Я даже не помню этот дом.

- Но ты вспомнишь! – он снова сорвался на крик. Вскочил на ноги и мерил шагами комнату, сжимая кулаки так, что белели костяшки. В испуге я вжалась в кресло, продолжая гнуть свое не смотря ни на что.

- Какая к черту разница, вспомню я или нет? Я помню Бенедикта и этого мне достаточно, чтобы жить дальше, - прошептала я, отворачиваясь к стене.

Буря за окном стала сильнее или это сердце разрывалось на части с громким треском? Было не важно, я упивалась воспоминаниями, они стали моими детьми и я укачивала их в душе, заставляя заснуть, но… боль все равно выходила на первый план.

- Ты знаешь недостаточно! – гневно прошептал он в ответ, а затем с криком снес абсолютно все, что стояло на облицовке камина. Фарфоровые вазы с треском разбиваются о паркет, в то время как металлические часы оставляют на нем глубокую царапину. И я клянусь, что слышала, как бешено колотилось сердце Гидеона, пока он пытался придти в себя, сложив руки на той же самой облицовке камина и опустив голову. Эта ночь стала агонией не только для меня.

Молчание затянулось на вечность, утягивая нас в зыбучие пески непонимания и гнева.

Сколько можно пытаться изменить свою жизнь? Вот оно - мое море попыток, и оно ждало своего часа – либо утопит меня, либо выплыву.

- Я не могу этого сделать, - наконец-то прошептал он, не поднимая головы, все еще смотря на камин и не сдвинувшись с места. – Просто не могу, Гвендолин.

- Не можешь или не хочешь? – вопрос сорвался с губ прежде, чем я подумала, как жестоко обвинение. Но воробей вылетел и исчез в небе.

- Зачем ты так со мной? – задал он вопрос, только вот не мне, себе под нос, будто не я его собеседник, а глупое провидение. Оно резало его на части.

- Я сделаю это с тобой или без тебя, - я поднялась на ноги, чтобы подойти к нему ближе, но не рискнула обниматься с ножами из его спины, от того и осталась стоять на месте словно приросла к этому паркету. С каждой секундой становилось тяжелее дышать, чтобы бороться со слезами обиды, но кто я, чтобы решать за кого-то другого? Девушка, запертая в ненавистном ей веке не силой, а рождением. В веке, где не было бы никого, кто бы понял эту темноту в центре жизни – ни памяти, ни чувств. Все то, что когда-то было моим - стало чужим. Все прожито зря – все шестнадцать лет, из которых только семнадцатый мучил своей яркостью, разгоняя тучу над головой и внося луч свет.

Почему этого никто не видел? Когда люди успели, стать такими безразличными к чужому горю? Вот оно выжигает меня дотла. Разве вы не видите?

- Пожалуйста, это все о чем я прошу, - теперь я умоляла Гидеона, не находя другого выхода. Злость отступала от меня, подходя к нему все ближе. Его плечи напряглись и слышно было как клацнули зубы, от того как сильно и резко он сжал челюсть.