Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

И все мое тело будто и вправду оживало. Уже по настоящему, не в доме неизвестной мне Джулии Скайлз и не в больничной палате, а в теплых руках моего мужа, самого лучшего лекарства ото всех болезней, от темноты души и пропасти беспамятства. И я обнимала его в ответ, даже не стараясь стереть с лица слезы.

Боже, как же хорошо.

Боже, сохрани во мне это прекрасное чувство незыблемости.

- Я думал, что потерял тебя, - рыдал он, целуя мое лицо. А я кивала и улыбалась:

- Как ты вообще мог об этом думать?

Ведь я никогда бы не покинула его по собственной воле, да и после бы терпела гнев и ярость, лишь бы стать с ним одним целым хотя бы еще на одну секунду.

- Ты умерла, и я потерял всякий смысл, - его голос был так близко к моему сердцу. Оставлял ожоги на оголенных ключицах.

- Тсс, теперь я вновь здесь. Так что можешь забыть про выпивку и азартные игры, - я рассмеялась ему в ухо, отчего его руки еще сильнее обхватили мою талию.

- И ты больше никуда не уйдешь? – неуверенно спросил он, поднимая голову и смотря на меня, как тогда, когда Гидеон впервые дал мне понять, что я все еще могла вернуться домой. Но никто из нас не был прав. Мне никуда не нужно было идти, ведь я уже была дома.

- Никогда, - ответила я и прижалась к его губам.

Вот теперь я точно живая.

***

Мы сидели у не зажженного камина, точно так же, как всегда сидели в Манор-Хаусе или в Лондоне. Только теперь за окном резвился весенний ветер легких шотландских пейзажей. Солнце уже клонилось к горизонту, забираясь на неровную линию гор, точно рыжий кот, уставший и сытый после долгого дня.

Бенедикт теребил мои волосы, играя с ними точно с черными лентами, накручивая локоны на палец, а я листала последние новости расцветающего далекого Лондона, стараясь наверстать все, то мною упущенное, что произошло за два месяца.

Память моя был тем же глубоким колодцем, который я была не в силах заполнить, от того вода была только в подвешенном на выступе ведре и это было всем тем, что мне было необходимо для жизни. Лишь изредка я подбиралась к колодцу слишком близко и падала в него, привлеченная голосами из прошлого. Чаще всего это был один голос.

Он просил меня никогда не жалеть о своем выборе, и это помогало мне вновь вылезти к солнечному свету. Моему свету, что подавал мне руку, помогая перелезть все камни невзгод.

Бросив все дела, купив имение в другой части материка, мы жили как хотели, как того требовала душа.

И все потери стоили того, когда мы вот так вот наслаждались вечером, в обществе друг друга – нам больше не было нужно.

- Ты так и не рассказала, что произошло, - сказал Бенедикт, наклоняясь и целуя меня в затылок, тем самым посылая по всему телу армию мурашек.

- Ничего, что стоило бы рассказывать, - просто ответила я, вспоминая, однако, того, чье имя не стало бы поводом для ревности, но заставило бы тишину повиснуть между нами.

- А как же твоя семья? Друзья? – продолжал настаивать мой муж.

- Все они остались в моем сердце, но как люди, которые когда-то были моей семьей, - я повернулась и поцеловала его в губы, - Теперь ты – моя семья.

И мне больше нечего сказать, чтобы не задеть гордость или не создать между нами еще одну пропасть. Все, что я делала - это молилась за юношу из моей памяти – Гидеона де Виллера, покуда могла сжимать свои ладони, молилась за своего ангела, что не отказал мне в трудную минуту, надеясь, что в его жизни все станет лучше, чем было. Он остался в моей памяти.

Я его не забыла.

И хотя я была целой, где-то в центре моего сердца все еще не хватало маленького кусочка, но оно заполнилось обещанием, потому что тот мальчик не заслужил предательства еще большего.

Поэтому я просто прижимаюсь к Бенедикту сильнее, стараясь истребить всякое пустое пространство между нашими телами.

И в платье становилось тесно, хотелось дышать наготой, дышать им – быть им. Вот она, моя жизнь.

И снова я живая.

***

- Ох!

Веселый крик разносился по всей округе, пока темноволосый мальчуган прыгал от радости. Ему удалось обойти Бенедикта дважды, и хотя тот поддавался, счастье этого не затмило.

- Ты убил меня! – мой муж лежал на земле, как, естественно, не положено аристократам, но вот он – валялся в грязи, старательно имитируя глубокую рану.

- О боже, Бенедикт! – взмахнув руками, я побежала к нему, и демонстративно упала на колени, испачкав платье и тем самым лишив чувств всех прачек поместья, - О нет! Ты не можешь умереть!

Я прижалась головой к его груди и зарыдала, пугая всех птиц жутким звуком.

- Жемчужина, прости… Но он слишком силен! – он с усердием приподнялся на локтях и поцеловал меня, чем вызвал громкое «прекратите» у рядом стоявшего мальчика.

Я отодвинулась от Бенедикта и в ответ на его возмущенный взгляд лишь пожала плечами:

- Он весь в тебя.