Опять-таки мы находим в Германии только специфическую разработку общей тенденции. Парламентские бюджетные права всегда имеют тенденцию уменьшаться в интервенционистских государствах, как показывает пример Англии. Установленные расходы увеличиваются за счет расходов на запасы. Там, где есть постоянно растущая бюрократия и растущая государственная активность во многих экономических и социальных областях, затраты становятся постоянными и фактически выпадают из юрисдикции парламента. В Германии, кроме того, только собственные доходы и расходы рейха регистрировались в бюджете. Финансовые операции независимых федеральных корпораций, организованных в соответствии либо с публичным, либо с частным правом, находились вне бюджетного контроля. Почта и железные дороги, шахты и фабрики, принадлежавшие рейху, были независимы от бюджета. Появлялись только их балансы — либо как доход рейха, либо как требуемая от него субсидия.
Эта тенденция в целом полностью соответствовала пожеланиям промышленности Германии. Главная их лоббирующая организация, Федеральный Союз германской промышленности, всегда требовала еще больших ограничений бюджетных прав рейхстага. Народная партия Германии приняла их предложения в свою платформу. Они настаивали, что все расходы должны иметь одобрение кабинета и что проверяющему органу,
Упадок парламентской верховной власти возрастал к выгоде президента и, следовательно, министерской бюрократии. Следуя американской модели, Веймарская конституция предусматривала народные президентские выборы. Сходство между двумя конституционными системами на этом тем не менее и заканчивалось. В Соединенных Штатах президент является независимым главой исполнительной ветви государства, тогда как распоряжения президента Германии должны были быть подписаны соответствующим членом кабинета министров или канцлером, который брал на себя политическую ответственность за президентские акты и заявления. Президент Германии был, однако, относительно свободен. С одной стороны, всенародные выборы давали ему положение некоторой независимости от различных партий. Он мог назначать канцлера и министров по своему усмотрению; он не был связан никаким конституционным обычаем, таким как английская традиция призывать лидера победившей партии. Президенты Эберт и фон Гинденбург оба настаивали на том, чтобы их выборы проходили свободно и независимо. Президентское право распускать парламент давало ему еще больше политической власти. От положения, что он не мог это делать дважды по одной и той же причине, легко уклонялись.
Однако президента нельзя было назвать «гарантом конституции», как хотелось бы антидемократическим теоретикам. Он не представлял собой демократию и был далек от положения нейтрального главы государства, стоящего над ссорами партий и особыми интересами. Во время всей Веймарской республики и особенно при Гинденбурге президентская власть была чрезвычайно пристрастной. Политические группы устраивали и финансировали президентские выборы; он оставался зависимым от групп своих сторонников, окружавших его и дававших ему советы. У него были определенные предпочтения и определенная политическая линия, которую он пытался проводить за пределами конституционных границ. Когда коммунисты и социалисты попытались конфисковать королевские здания, опираясь на народную инициативу, президент фон Гинденбург осудил эту попытку в открытом письме (22 мая 1926 г.), для которого он не потрудился даже получить подпись канцлера, настаивая, что такое письмо было его частным делом. По случаю второго назначения Брюнинга Гинденбург потребовал, чтобы два его консервативных друга (Тревиранц и Шиль) были включены в кабинет. Затем он предал их.
Власть Эберта была ограничена. Будучи социалистом, он не мог внушать уважение, обязательное для главы республики. Но Гинденбург был фельдмаршалом, великим солдатом, пожилым человеком. В этом было отличие, особенно после того, как Брюнинг создал настоящий миф о Гинденбурге, чтобы обеспечить его переизбрание в 1932 г. Сила Гинденбурга заключалась главным образом в его тесных связях с армией и с крупными собственниками Восточной Пруссии. С 1930 г., когда присутствие 107 депутатов национал-социалистов сделало обычную законодательную работу почти невозможной, он становится единственным законодателем, используя чрезвычайные полномочия статьи 48 Конституции.[72]