Производительность германской промышленности резко упала. Росла безработица:[74]
шесть миллионов было зарегистрировано в январе 1932 г., и, возможно, было еще два миллиона так называемых скрытых безработных. Только малая часть получала пособие по безработице, а большая доля безработных, все время растущая, не получала поддержки вообще. Особой проблемой стала безработная молодежь. Сотни тысяч людей вообще никогда не имели работы. Безработица становилась статусом, а в обществе, где успех — это главное, она становилась клеймом. Крестьяне на севере поднимали восстания, в то время как владельцы крупных состояний кричали о помощи. Мелкие бизнесмены и ремесленники столкнулись с разрухой. Домовладельцы не могли собирать свою арендную плату. Банки рушились и переходили во владение федерального правительства. Даже цитадель промышленной реакции, Объединенный трест сталелитейщиков, был близок к краху, и его акции были выкуплены федеральным правительством по ценам далеко выше рыночных. Положение с бюджетом становилось сомнительным. Реакционеры отказывались поддерживать крупномасштабную программу работ, опасаясь, что она восстановит власть профсоюзов, фонды которых были истощены, а членство падало.Ситуация была отчаянной и взывала к отчаянным мерам. Социал-демократическая партия могла избрать либо путь политической революции, объединившись в единый фронт с коммунистами под руководством социалистов, либо сотрудничество с половинчатыми диктатурами Брюнинга, Папена и Шлейхера в попытке отразить большую опасность, Гитлера. Другого выбора не было. Социал-демократическая партия столкнулась с необходимостью самого трудного в своей истории решения. Вместе с профсоюзами она решила терпеть правительство Брюнинга, когда 107 депутатов национал-социалистов вошли в рейхстаг в сентябре 1930 г. и сделали парламентское большинство невозможным. Терпение не означало ни открытой поддержки, ни открытой атаки. Идеологически такая политика оправдывалась в ключевом обращении Фрица Тарнова, депутата и главы Союза работников деревообрабатывающей промышленности, на последнем партийном съезде (1931):
«Мы стоим… перед постелью больного капитализма с одним только диагнозом, или как доктора, стремящиеся его вылечить? Или как радостные наследники, едва дожидающиеся его конца и даже желающие помочь ему с выбором яда?… Мне кажется, что мы обречены быть и докторами, искренне стремящимися его излечить, и в то же время сохранять чувство, что мы наследники, предпочитающие получить все наследие капиталистической системы сегодня, а не завтра».[75]
Это была политика человека, преследуемого своими врагами, но отказывающегося либо принять уничтожение, либо нанести ответный удар и изобретающего одно оправдание за другим чтобы обосновать свою бездеятельность.
Продолжая политику меньшего зла, партия поддержала переизбрание Гинденбурга в 1932 г.
Кандидат | Первое голосование | Второе голосование | ||
Голоса | Голоса | % | ||
Дюстерберг | 2 577 729 | 6-8 | — | — |
Гинденбург | 18 657 497 | 493 | 19 359 983 | 53 |
Гитлер | И 339 446 | 301 | 13 418 547 | 36.8 |
Тельман | 4 983 341 | 13-2 | 3 706 759 | 10.2 |
Гинденбург скоро вернул свой долг, организовав
Коммунисты были не меньшими оптимистами, чем социалисты, но по другим причинам. «Мы трезво и серьезно настаиваем, — сказал Тельман, — что 14 сентября было, так сказать, лучшим днем для Гитлера; дальше будет не лучше, а хуже».[76]
Они с нетерпением ждали в ближайшем будущем социальной революции, ведущей к диктатуре пролетариата.