Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933 - 1944 гг.

Рейхсвер, сокращенный Версальским договором до 100 000 человек, продолжал быть цитаделью консерватизма и национализма. Немного удивительно, что при закрытой теперь для многих армейской карьере, при медленном продвижении в званиях офицерский корпус становился воинственно антидемократическим, презирающим парламентаризм, так как тот был слишком любопытен к тайне военных расходов, и испытывающим отвращение к социалистам, так как они приняли Версальский договор и разрушение верховной власти германского милитаризма. Как только политический кризис возрастал, армия неизменно примыкала к антидемократическим элементам. Сам Гитлер был продуктом армии, использовавшей его еще в 1918 и 1919 гг. в качестве оратора и чиновника от пропаганды. В этом нет ничего удивительного. Удивительно, что демократический аппарат терпимо относился к такой ситуации.

Министры рейхсвера, неизменный Гесслер и более лояльный и демократичный генерал Тренер, находились в чрезвычайно двусмысленном конституционном положении. Как министры кабинета они были подвержены парламентскому контролю и ответственности, но как подчиненные президента, главнокомандующего, они были свободны от парламентского контроля. Противоречие легко разрешалось на практике: министры рейхсвера высказывались за армию и против рейхстага. На деле они столь полно отождествляли себя с армейской бюрократией, что парламентский контроль над армией стал фактически несуществующим.

6. Крах демократии

Социал-демократия и профсоюзы были совершенно беспомощны перед атаками на веймарскую демократию с разных сторон. Были предприняты умеренные попытки распространять идею экономической демократии, но эта новая идеология оказалась еще менее привлекательной, чем старая социалистическая программа. Оплачиваемые служащие оставались в стороне; организация государственных служащих присоединилась к социалистическому профсоюзу, уменьшившемуся в численности с 420 000 в 1922 г. до 172 000 в 1930 г., в то время как так называемые нейтральные, но фактически националистические органы государственных служащих включали в себя 1 043 000 членов в 1930 г., в первую очередь средних и низших рангов. Значение этого сравнения очевидно.

Социал-демократическая партия оказалась в ловушке противоречий. Хотя она все еще считалась марксистской партией, ее политика уже давно была чистым реформизмом. Ей никогда не хватало смелости отбросить либо традиционную идеологию, либо реформистскую политику. Радикальный разрыв с традицией и отказ от марксизма мог бы обеспечить коммунистическому лагерю тысячи сторонников. Отказаться от реформизма ради революционной политики, с другой стороны, потребовало бы разрыва многих связей, объединяющих партию в том виде, в каком она существовала. Социалисты поэтому сохраняли такую двойственную позицию, и они не могли создать демократическое сознание. Веймарская конституция, атакуемая справа националистами и реакционными либералами, а слева коммунистами, оставалась именно переходным феноменом для социал-демократов, первым шагом к лучшему и более великому будущему. А переходная схема не может вызывать большого энтузиазма.

Даже перед началом великой депрессии идеологические, экономические, социальные и политические системы поэтому уже больше не функционировали должным образом. Несмотря на видимость успешной деятельности, которую они могли создавать, они основывались прежде всего на терпимости антидемократических сил и на фиктивном процветании, ставшем возможным благодаря иностранным ссудам. Депрессия раскрыла и углубила окаменелость традиционной социальной и политической структуры. Социальные договоренности, на которых основывалась эта структура, были разрушены. Демократическая партия исчезла; католический центр сместился вправо; и социал-демократы, и коммунисты посвятили гораздо больше энергии борьбе друг с другом, чем борьбе против растущего национал-социализма. Национал-социалистическая партия в свою очередь завалила социал-демократов обвинениями. Они выдумали эпитет «ноябрьские преступники»: партия коррупционеров и пацифистов, ответственная за поражение 1918 г., за Версальский договор, за инфляцию. [73]