Беглая

Я выпрямился, поднял голову. Открыто взглянул на отца. Я был готов. И пусть сейчас это всего лишь гневные взгляды, слова за ними обязательно последуют. Отец умел прекрасно держать себя в руках, хотя когда-то ему пришлось приложить для этого достаточно усилий. В молодости он был весьма несдержан, но этот недостаток принято считать нашей фамильной чертой. Впрочем, младший брат отца Таир Саркар`Т-он, важно стоящий у его кресла, всегда был более гибок… Возможно, причины здесь те же, которые позволяют Кресу все же чуять допустимые границы. Для вторых всегда есть эта невидимая граница, игры с которой опасны…

Дядя взирал на меня более снисходительно, если не сказать озорно. Без сомнения, эта ситуация его все же забавляла. Как и его сына. Я даже не сомневался, что, уединившись, они обсмакуют все подробности. И здесь меня интересовало только одно: что растреплет Крес о дикарке? Если Кайи и Селас при случае скажут только то, что я велел, то заткнуть кузена почти не представлялось возможным. Радовало одно — он ее не видел. Почти не видел. Для Креса у меня была та же сказка, что и для отца… только брат в нее не слишком поверил, хоть и старательно делал вид. Я видел по глазам. Плевать — все равно ему нет хода на мою женскую половину. А дикарка оттуда не выйдет, по крайней мере, в ближайшее время. Другого варианта не было — я не мог с самого начала предвидеть, чем все это обернется.

Отец приветствовал меня совершенно формально. Ни лишнего слова, ни лишнего жеста. Все в рамках безупречного протокола. Только темные синие глаза метали молнии. Он принял приветствия от Креса и остальных, произнес все положенные слова и пригласил меня следовать за ним.

Мы вышли из зала, молча поднялись в личные покои отца. Наконец, он вошел в один из своих кабинетов, тот, что отвечал за дурное настроение черно-графитной скупой обстановкой. В этом кабинете отец обычно принимал все самые неприятные решения.

Он опустился в кресло, мне же присесть не позволил. Смотрел снизу вверх, поджимая губы. Вытащил из барной ниши на столе стакан со льдом и маленькой порцией синей асторской чаги. И в воздухе поплыл знакомый терпкий аромат, способный опьянить даже запахом. Понятно: отец был зол не на шутку.

Он глотнул, облизал губы, уставился на меня:

— Я слушаю. Теперь от тебя.

В этой обстановке его глаза казались еще темнее, а невыцветшие пряди в волосах наоборот будто ярче окрашивались синевой.

Я вздохнул:

— О чем именно?

Отец вдруг подался вперед и с небывалой яростью стукнул ладонью по столешнице. Стакан подскочил, и синяя жидкость брызнула одуряющей каплей.

— Какого Йахена ты устроил на этой планете? Отвечай! — Даже стены загудели.

— Я хотел бы знать, что вам уже доложили, отец. Чтобы не повторяться и не отнимать ваше время.

— Отвечай! Что сделали твои Тени?

Его лицо стало пурпурным, на шее и на висках угрожающе налились вены. Тракс Саркар, безусловно, успешно укрощал наш семейный порок, но немногие избранные, все же, видели порой его истинный нрав.

Я стиснул зубы:

— Как, должно быть, вам уже известно, отец, одна из моих Теней пыталась бежать. Две другие содействовали, для чего даже посмели нарушить работу энергетической системы судна, чтобы оно совершило аварийную посадку. И если бы не своевременное вмешательство Разума, моя жизнь могла оказаться под угрозой. С расправой не медлили, как и полагается.

Отец молчал. Казалось еще немного, и я услышу скрежет его зубов. Он сделал еще один крохотный глоток. Наконец, процедил:

— Пусть так. Дальше? — Он не выдержал и снова стукнул по столешнице, привставая с кресла: — Что ты делал там столько времени?

Теперь надо было быть осторожнее…

— Ждал, когда коллегия Эйдена предоставит женщин на замену. Вам ли не знать, отец, что не было другого способа восстановить необходимое число Теней. Невозможно брать женщин из прислуги.

Он вкрадчиво подался вперед:

— Ты восстановил?

Я сглотнул:

— Вы прекрасно знаете, что не в полной мере. Но я сделал все возможное, чтобы выйти из положения.

Отец вновь глотнул, теперь откинулся на спинку кресла и вытянул губы, шумно выдыхая. Синяя чага делала свое дело — он потихоньку усмирялся. Но это значило не так много. Чага усмиряла лишь чрезмерные эмоции, но на решения никак не повлияет. А о том, что какое-то решение принято, я читал в глазах отца так же ясно, как на экране фактурата.

— Так что с той третьей?

Я напрягся:

— Что именно вы хотите услышать?

— Где она? Кажется, ее пришлось несколько… подождать…

Сердце предательски разогналось, отдаваясь в ушах:

— Эта женщина не желала подчиняться моим приказам. И это стало общеизвестно. Она, разумеется, не была достойна стать Тенью, но такое неповиновение не могло остаться без наказания.

Отец неожиданно кивнул:

— В этом ты прав. Неповиновение в мелочах рано или поздно грозит крупным бунтом. Необходимо пресекать и наказывать любое своеволие, от кого бы оно… не исходило… — Он смотрел так, будто вытягивал жилы. — До меня дошли слухи, что женщина довольно красива. Так, где она?

Он смотрел на меня, не мигая.