Беглая

Он нервно сглотнул, по лицу пробежала судорога:

— Ваше высочество, но… это же… ваша будущая жена.

— И?

— Возможно ли, мой принц? Допустимо ли?

Я выпустил рукав Кайи:

— Разумеется, допустимо, если я так приказал. Начинайте. И я хочу, чтобы ты тут же сообщил о малейшем подозрении.

Он вытаращил глаза:

— Подозрении на что, мой принц?

— На любое стороннее вмешательство в ее сознание. Даже самое мизерное. На подозрение подозрения.

Глаза доктора округлились так, что едва не вылезли из орбит:

— Но…

Я оборвал его, сгреб халат на груди в кулак и тряхнул:

— Делай. Или не выйдешь отсюда.

Лицо Кайи посерело, обесцветилось. Он обреченно размяк, выражая полную покорность:

— Как прикажете, мой принц. Ее высочеству надлежит присесть на стул.

— Делай!

Он вздрогнул и кинулся к мемору, держащему в руках ящик с их научным барахлом.

Я снова отошел к окну. Встал в углу и наблюдал за их работой. Но зрелище было скучным. Эта женщина просто сидела на стуле, а Кайи и мемор толклись вокруг разложенных на столе приборов. Бесконечно долго. Время от времени у них на столе что-то моргало, что-то размеренно попискивало и трещало. Они едва слышно переговаривались, но я не вникал в их речь. Она была полна непонятных слов и потому несла для меня мало смысла.

За окном стемнело до черноты. Наконец, доктор разогнулся, шагнул в мою сторону на неверных ногах. Казалось, он сейчас свалится от усталости.

— Ваше высочество… Смею предположить, что я нашел.

Внутри замерло:

— Что именно?

— Следы… давнего вмешательства, мой принц. Мы сумели рассмотреть довольно хорошо затянутые обширные пробелы. Очень большие пробелы. Сознание в этих местах почти непрозрачно, их сложно заметить, но, при более пристальном рассмотрении, неоднородно.

Я стиснул зубы:

— Что это значит?

Кайи скорбно качнул головой на тонкой шее:

— Это значит, что ваши сомнения, скорее всего, подтвердились, ваше высочество. Все это похоже на работу очень хорошего мемора. Старую работу. Даже при определенных заболеваниях, находящих отражение в памяти пациента, затянутые пробелы всегда однородны. Они могут истончаться в той или иной степени, но никогда не меняют цельной структуры. Здесь же структура имеет изъяны.

Я посмотрел на женщину, отрешенно и безучастно сидящую на стуле. Ее не интересовало происходящее. Заглянул в лицо Кайи:

— Ей заменяли память?

Доктор опустил голову:

— Я не могу утверждать это со стопроцентной уверенностью, ваше высочество. Могло иметь место только затирание. Но, судя по обширной пораженной области, вероятность велика.

— Ты можешь обратить этот процесс?

Кайи нервно сглотнул:

— Мы можем запустить обратную реакцию, ваше высочество. Но для этого понадобится предельно точно рассчитать дозу камаиларионата. Любая малейшая ошибка чревата непоправимой катастрофой.

Я стиснул зубы, нервно сглотнул:

— Пробелы восстановятся?

— Да, мой принц. Если не будет ошибок с нашей стороны. Это обязательное условние.

— А если будут?

Кайи опустил голову:

— Тогда результат может оказаться непредсказуемым. Совершенно непредсказуемым… Я не могу поручиться, какой может стать эта женщина. Уместно ли так рисковать, ваше высочество?

Я пристально вглядывался в его покрасневшие глаза. Перевел взгляд на самозванку на стуле и решительно кивнул:

— Делай. Я приказываю.

45

Внутри все оборвалось. Я порывисто обернулась, дернулась. Здесь, в темноте, было плохо видно, но одно я могла сказать точно — меня схватил не тот асторец, которого я заметила. Да и голос… Грубый, низкий, разбитый, но… женский. И даже чем-то неуловимо знакомый… Я хотела что-то возразить, но с губ от страха не сорвалось ни звука. Я будто онемела.

Хватка у незнакомки была воистину мужская. Казалось, вот-вот треснет кость. Она куда-то поволокла меня, ни на мгновение не разжимая пальцев. Я дернулась:

— Пусти!

— Не пищи! Или хочешь, чтобы другие набежали? Это тут мигом — опомниться не успеешь!

Через несколько шагов незнакомка толкнула меня в стену, сквозь невидимую дверь, и я почувствовала движение подъемника, снова толчок. Я вывалилась на свет. Бегло осмотрелась.

Это была захламленная жилая комната, полная влажного спертого воздуха. И снова повеяло чем-то до боли знакомым. Но я не могла объяснить это чувство. Правда, до тех пор, пока не увидела свою сопровождающую…

Передо мной стояла необъятная старуха-ганорка. Настолько старая и уродливая, что изрезанное морщинами лицо стало похоже на карикатурную маску. Вместо шикарного зеленого пучка на макушке колыхался пожухлый полупрозрачный желто-зеленый кустик. Татуированные мочки ушей, увешанные серьгами, отвисли так, что лежали на плечах. Гихалья против этой образины казалась настоящей красавицей.

Старуха подбоченилась, уставилась на меня. Кивнула, вытянув губы:

— Ага… еще и в пленке вся…

Я неосознанно провела пальцами по щеке, чувствуя ошметки этой липкой дряни.

Ганорка резким движением распахнула мой плащ, уставилась на шею. Ее глазки алчно загорелись.

— Эвона как… с высоты птичка рухнула… Но ты не Тень — ясно вижу… Тогда кто ты?

Она потянулась толстыми пальцами к ошейнику, но я толкнула старуху в грудь:

— Не трогай!

— А то что?