Беглая

Я смотрела, как удаляется Фаускон, но все еще не верила. Неужели получилось? Проклятая планета, которую я даже толком и не видела, превращалась в голубой светящийся шар. Наконец, в горошину. И вовсе исчезла, растворившись среди звезд, словно ее не существовало.

Я повернулась к ганорам, сидящим рядышком на откидной скамье:

— Далеко до врат?

Исатихалья скривила губы, выражая неуверенность:

— Я уже плохо помню. Но должно быть не больше фаусконских суток.

Я невольно опустила голову. Целые сутки — это чудовищно много. За это время я сойду с ума.

— Поспать бы тебе. Отдых нужен.

Я покачала головой:

— Только когда прыгнем во врата. Иначе не усну. Поспите сами.

Ганорка промолчала, а я отвела взгляд, снова уставившись в маленький иллюминатор. Не могла на них смотреть. Старики выглядели разбитыми, уставшими. Осиротевшими и очень несчастными. И я, вопреки желанию, чувствовала свою вину. Будто сама лишила их всего. Это мерзкое чувство гадостно скребло внутри, и я никак не могла от него отделаться. Убеждала себя, что Исатихалья сама прицепилась ко мне, но это не помогало. Я понимала, на что они пошли ради меня. Ради первой встречной, с которой связало их неведомое ганорское колдовство.

Я вновь повернулась, глядя на старуху, чуть дремлющего спьяну Таматахала:

— Простите меня. Я вам всю жизнь перевернула.

Исатихалья встрепенулась, выпрямилась. Посмотрела неожиданно строго:

— Не говори так, дочка. Ты здесь ни при чем. Это воля Великого Знателя. — Она растерянно пожала мясистыми плечами: — И потом, кто знает, может, мы со стариком хоть раз в жизни что-то стоящее сделали…

Мне захотелось обнять ее. Кинуться на шею и разрыдаться. Рассказать, насколько она права. Но я сдержала порыв. Неуместно. Странно. И рано… Врата представлялись мне барьером, преградой, способной укрыть от Тарвина Саркара. Сейчас казалось, что я видела его в последний раз давным-давно, в прошлой жизни. Или во сне. И невольно вызывала в памяти его лицо. Искристые голубые глаза. То мутные, то совершенно безумные, когда он смотрел на меня. Гипнотические и пугающие, потому что внутри меня будто что-то ломалось. Тогда я чувствовала себя слабой, податливой, ведомой, словно в сетях неизвестного томительного колдовства. И я не противилась… потому что не хотела. Не хотела… Это было самым ужасным. И в груди засквозило, захолодило, будто пахнуло дыханием космоса.

Может, он впрямь существует, этот Великий Знатель? Было в ганорах что-то настоящее, что-то неведомое с этой их верой. Гихалья верила в судьбу, в предопределение, в уготованный исход. Говорила, что судьба непременно отыщет, как ни противься. А если она права?

Мне вдруг стало так страшно, словно я падала в бездну. Чувствовала себя шариком в детской головоломке, который нужно провести сквозь мудреный лабиринт. Пройти лабиринт можно разными способами, но ты никогда не покинешь сферу, в которой он заключен. Как ни петляй — исход один. И эта мысль наполняла меня суеверным ужасом.

Эйден — крошечная планета на задворках вселенной. Почему Тарвин остановился именно там? Почему лишился Теней именно там? Почему я попалась ему на глаза? И почему он так хотел получить меня? Ведь он ничего не знал тогда. Знает ли теперь?

Я кивнула сама себе. Знает. Я чувствовала это. Сама не понимала, как. Знает… И не успокоится, пока не вернет. А это значило, что все было напрасно. Все принесенные жертвы. Лабиринт неизбежно заключен в шаре… который теперь я видела в руке у неведомого Великого Знателя.

Я была рада, что Исатихалья ошиблась. По моим ощущениям, врата оказались ближе, чем она предположила. Старики давно спали. Навалившись на переборку и друг на друга. И крошечную каюту наполнял их густой раскатистый умиротворяющий храп.

Наконец показались врата — хорошо различимый круг огней. Сердце кольнуло надеждой, но я суеверно боялась ликовать. Наше судно сбавило ход и, казалось, теперь вовсе висело на месте. На самом деле, едва ползло, пристраиваясь в хвост вереницы кораблей, готовящихся к прыжку. Невыносимо медленно. Так медленно, что хотелось кричать. Очередь растянулась так далеко, что мы наверняка проторчим тут несколько часов. Мелкие суда мчались мимо, стараясь влезть в прорехи. Некоторым удавалось, другие шли обратным ходом и вставали по правилам.

За эти шесть лет мало что изменилось. Если зажмуриться, можно было вообразить, что за штурвалом сидит совсем седой Гинваркан. Еще живой. И уже скоро покажется то проклятое суденышко, подбившее наш корабль.

Очень медленно, но очередь, все же, продвигалась. Нам везло — не было посольских кораблей, которые следовало пропускать. Наконец, нос нашего судна начал погружаться. Еще немного. И станет возможно хотя бы вздохнуть.