Беглая

Вечера и ночи были самыми невыносимыми. Я ловил себя на мысли, что заходя в свои комнаты, все еще надеялся увидеть ее. Тонкую фигурку с водопадом снежных волос. Слышал ее невозможное дыхание, чувствовал несуществующий пьянящий запах. Я сходил с ума и понимал это. Задыхался, словно был выброшен в открытый космос. Метался, точно в бреду или угаре. Я чувствовал эту утрату, словно лишился части плоти, и готов был совершить все, что угодно, лишь бы унять эту аномальную подлую боль. Невыносимо!.. Я швырнул бокал, и он с отвратительным звоном разбился о каменную балюстраду мелким крошевом, похожим на слезы. Но стало только хуже, словно один из осколков попал в самое сердце. Впился. Дерьмо!

Она всего лишь женщина. Женщина! Во мне говорило уязвленное самолюбие! Хватит!

Всего лишь женщина. Такая же, как и прочие. С той лишь разницей, что я хотел ее больше остальных, потому что она еще не наскучила. Так бывает. Рано или поздно ее найдут, и она займет место, которое ей отведено. Не больше. Место жены, на которую смотрят лишь по необходимости. Не стоит ждать от женщины чего-то еще. Они все одинаковы. Одинаковы!

Никакой разницы!

Словно желая убедиться в этом, я подозвал Разум, жавшуюся бессловесной тенью по углам. Я не подпускал ее к себе с тех пор, как приехал. Ни разу. Впрочем, как и других. Не видел никого, кроме дикарки, словно впрямь сошел с ума. Тень тут же юркнула мне в ноги, не сумев скрыть своей радости. Молчала. Прижалась полными губами к моей руке, дразня, коснулась кончиком горячего языка. Подняла глаза, жадно всматриваясь в лицо. Я тоже молчал, позволяя ей продолжать. Она прекрасно знала, что нужно делать, что я люблю. Она жадно потерлась щекой о мои бедра, и я видел, как ее черные глаза подергиваются мутью. Как учащается дыхание, поднимая внушительную грудь. Она уже была мокрой, я отчетливо улавливал, как в воздухе поплыл знакомый запах.

Разум облизала губы, выпрямилась и медленно стягивала красное платье с золотистых плеч. Грудь освободилась, колыхнулась. Я видел большие лиловые ареолы с напряженными горошинами темных сосков. Я протянул руку, чувствуя, как на ладонь ложится позабытая тяжесть. Сжал сосок, и Тень громко хлебнула воздуха. Ее кожа покрылась мурашками, голова запрокинулась. Она полностью освободилась от одежды, поглаживала мои бедра, терлась грудью о рубашку. Оседлала мое колено и жадно ерзала, не в силах совладать с собой. До такой степени, что попросту кончила.

— Как же я скучала, мой повелитель…

Ее низкий вибрирующий голос ворвался в тишину отвратительным скрежетом, и внутри слово все перетряхнуло. Точно отрезвило. Я посмотрел на нее, словно впервые увидел. Наблюдал, как поначалу мутные от желания черные глаза наполняются неподдельным страхом. И вся она искажалась, словно отражение в кривой поверхности. Я не хотел ее. До такой степени, что не был готов даже терпеть. Тень сжалась у моих ног, ожидая приказов. Но для нее у меня был лишь один приказ:

— Разум, выйди вон.

Она неслышно выскользнула, подхватив платье, и я остался в одиночестве в окружающей ночи. Я ненавидел ночи. Теперь я ненавидел ночи…

У меня была лишь одна-единственная зацепка — Эйден.

60

Исатихалья потела, словно на нее непрестанно лили воду. Шумно сопела, все время занимала себя возней. То в своей необъятной сумке, то одергивала несчастного Таматахала, на котором, к слову, тоже не было лица. Старик говорил, что ему погано с перепоя. Врал. Какой перепой мог быть от одной небольшой бутылки, растянутой на несколько дней? Но оба хранили молчание, словно дали какой-то мудреный ганорский обет. Или что-то недоговаривали.

Поначалу я пыталась спрашивать, приставала с вопросами, донимала нытьем, но потом бросила эти попытки. Бесполезно. Не скажут… И меньше всего это было похоже на трепет перед встречей с давно покинутым домом… Тревога ядовитым зельем уже разливалась в крови, бурлила — старики чего-то не на шутку боялись. Судя по всему того же, чего и я — ганоры могут не принять меня. Но пути назад не было…

Когда мы сошли с трапа, над Умальтахат-Ганори висела плотная ночь. На горизонте, за краем взлетного поля, на фоне черного неба виднелось гигантское зеленое полукружие какой-то очень близкой планеты. Ярко подсвеченной по дуге и почти прозрачной и черной в середине, отчего казалось, что пространство накрыто огромным стеклянным куполом. Или из-за горизонта выглядывает зоркий безумный глаз неведомого великана.

Исатихалья проследила мой взгляд, прошептала с благоговением:

— Это Око Великого Знателя.

Я не нашлась, что ответить, лишь кивнула. Но от этого Ока вдруг стало совсем не по себе. Я с трудом втянула тягучий воздух, понимая, что через несколько минут легкие попросту заболят от непривычной нагрузки. Вдоха не хватало. Влажно, словно атмосфера стала жидкой. Острые, будто усиленные запахи покрытия взлетного поля, топливных выхлопов, едкой химии смешивались с плотным природным духом густых заболоченных лесов, приправленным какой-то незнакомой, едва уловимой звенящей сладостью.