Беглец

— Старею. — Она собрала вязание с пола. Лишний вес давал себя знать, дышала Линда тяжело. Наклоняться для нее было хуже пытки. — Мерещится невесть что. Минуту назад я решила, что у них ментальная связь. Внешние признаки налицо — я имею в виду ребенка. Мимика детей — открытая книга. Кавалер Сандерсон нечитабелен: опыт, навыки, привычка к маскировке…

— Это необычный ребенок, — напомнил Тиран.

— Вот-вот. Я говорила вам, что я тоже параноик? Кстати, вы понимаете, что создали прецедент? Опасный прецедент?!

— О чем вы?

— Не знаю, удастся ли вам поставить на конвейер производство ларгитасских антисов. Но знаю другое: при смешанных браках энергетические свойства одного из родителей не передаются потомству. Дети от смешанных браков — техноложцы или варвары. Значит, ничто не мешает им родиться телепатами или эмпатами.

Тиран кивнул:

— Я в курсе. Более того, такие дети уже рождались.

— Если вы признали мальчика-антиса настоящим ларгитасцем, признали официально, со всеми правами и обязанностями гражданина… Что помешает какому-нибудь гематрийскому Яну Бреслау признать мальчика-телепата, рожденного в смешанном браке, истинным гематром? Вехденом? Вудуном?! Мы и глазом не успеем моргнуть, как расы энергетов обзаведутся своими менталами. Вы показали им, что ради выгоды можно плюнуть на кровь. Вы показали, а они быстро учатся. Не могу сказать, что мне нравится эта перспектива…

— Мне тоже, — буркнул Тиран, мрачней ночи.

Секунду назад сфера мигнула: подал знак личный жучок Яна Бреслау, установленный им в информатории управления. Полковник Госсенс, заместитель Тирана, принимал дела, не относящиеся к его ведению: пока что с целью ознакомления. Хоронят, подумал Тиран. Меня хоронят заживо. Генерал-лейтенант ван Цвольф — человек большого сердца и еще большей предусмотрительности. Он не только прислал мне охранника, способного угомонить Скорпиона. Он еще и готовит для меня душеприказчика — сменщика на посту начотдела. Мало ли, вдруг Скорпион не угомонится…

Шесть месяцев? Нет, уже меньше.

Время есть, успеют.

Комиссар Рюйсдал, мысленно спросил Тиран, нет ли у вас каких-то особых поручений, кроме защиты моего драгоценного рассудка? Верней, кроме защиты государственных тайн, хранящихся в моем драгоценном рассудке? Неужели в оркестре, играющем похоронный марш живому покойнику Яну Бреслау, вам назначена отдельная партия, записанная в нотах под грифом «секретно»? Я параноик? Хорошо, я параноик. И все-таки, комиссар Рюйсдал? Не вывяжут ли ваши спицы петлю на мою шею?

Даже если Линда и услышала его вопрос, на ответ он не рассчитывал.

* * *

В это трудно поверить, но Линда Рюйсдал ошиблась в своих подозрениях. Между Натху и Гюнтером действительно не было ментальной связи. Ее не было так долго, что Гюнтер даже начал беспокоиться. Мальчик размышлял, это ясно читалось по его расслабленной обыденной позе. Когда Натху превращался в узел, дерево, гуттаперчевого акробата, Гюнтер уже знал, чем занимается сын: разговаривает с отцом или нянечкой, используя свою первичную, неестественную для обычного человека систему общения. Да что там! — меняя асаны, Натху временами злился на окружающих тупиц, которые не отвечали ему на предложенном языке тела. Мальчик учился быстро, выстраивая связи и закономерности в каждой из контактных матриц, какими обладал, и его бесило — чисто по-детски бесило! — что окружающие не могут так же быстро разобраться в том, что значит нога, заведенная за голову, или рука, пропущенная под бедром.

Злость, подумал Гюнтер. Раздражение. Прекрасные маркеры для опытного наблюдателя. Как только Натху начинал злиться, следовало ждать не истерики, но смены матриц. Зубодробительные позы прекращались, мальчик скребся в отцовское сознание, напрашиваясь на обмен эмоциями, воспоминаниями, образами — в конечном счете знаниями! — или начинал слушаться нянечку, самым банальным образом посещая душ, кладя игрушку на место, ложась спать.

Но размышления! Еще ни разу он не размышлял так долго, полностью отрезав себя от внешнего мира. Ага, скребется. Это хорошо. С десятой попытки Гюнтер приучил сына не вламываться к нему в мозг, как слон в посудную лавку, в любое время, когда только Натху заблагорассудится, а стучаться, как стучатся в дверь, спрашивая позволения войти. В этом навыке крылась не только вежливость, нормальная для коммуникации менталов, но и безопасность для обоих. Гюнтер боялся, что однажды его рефлексы успеют первыми, среагировав на визит сына как на вторжение. О том, что случится после, даже думать не хотелось. Случалось, Гюнтер ругал себя последними словами: кретин, идиот, ты привыкаешь к сыну, воспринимаешь его как необученного ребенка-ментала, отданного под твою опеку, а Натху — антис, антис, антис! Ты играешь с огнем и однажды сгоришь, к чертовой матери!..

Ладно, хватит. Стучатся, надо открыть.