Беглый

До тех самых пор пока мы с ним однажды не очутились на уютном сергелийском кладбище, где уже обитали Альба, Макс, Димон и Леший.

Вся прелесть крошечного сергелийского кладбища и его страшная тайна — это потайные ворота в рай. Поле чудес номер два. Чтобы быстрее туда попасть, достаточно пройти в самый дальний угол клахи, перемахнуть через забор с косым трафаретом «Умерших вспомним» и спрыгнуть там на землю.

Первое что с вами там происходит это чувствительный удар по башке сладковатой волной маслянистого запаха вызревающей под палящим солнцем марьванны. Сергелийское кладбище это портал в другие миры. Он граничит с целым полем конопли-дикушки. Похоже на марихуёванные джунгли. Или на книгу «Плаха» старого нашакура Чингиза Айтматова.

* * *

Как говорится у классиков марксизма — коси и забивай. Ташкент мог бы стать мировой столицей паломничества хиппи, а не колонией строгого режима.

* * *

Это поле чудес нашел Макс. Был у него философский заскок — шататься в одиночку по бескрайним сергелийским окрестностям. Он так партии шахматные обдумывал. По пояс в люцерне. Уже в одиннадцать лет Макс был чемпионом Сергелей по шахматам и занималтретье место по всему Ташкенту. В добавок к этому его отец, капитан международных линий на аэробусе, старался привить ему и любовь к каратэ.

Ура-маваши и способности знать то, о чем мы только хотим подумать, сделали Макса нашим безусловным вожаком. С ним считались даже старшаки. В тюрьме люди играют больше в карты и в шашки. Тот кто по-настоящему владеет тайной шахмат — никогда не попадается.

* * *

— Я буду держать палочки в кулаке — а вы тяните.

Макс объясняет нам правила.

— Тот кто держит не участвует, а тот кто вытянет короткую — ныряет.

Короткая в тот раз выпадает вечно невезучему молчуну Лешему.

Леший медленно, плюясь, раздевается. На нем выцветшие на сергелийском солнце и протравленные химотходами Чирчика плавки. Кудри у него как у Анджелы Дэвис — беспредельное афро. Леший ныряет в самую гущу парящей маслянистым маревом пальмоподобной бескрайней анашовой плантации.

Потом он как очумелый начинает носится по диагонали всего поля, враз взмокнув от жары. С ещё большим рвением за ним летит мой пудель Борька, стараясь на бегу тяпнуть Лешего за сандалии, и повалить на землю как нарушителя государственной границы.

Как истиные тимирязевцы, мы собираем самые крупные ароматно-масляные анашевые головняки и дрова для ритуального костра.

Когда окончательно убитые солнцем и марихуанной одурью Леший и Борька приползают назад высунув языки, начинается вторая стадия ритуала — целебное растирание. Вытянувший черный жребий Леший, теперь трёт себя со всех сторон ладонями, как чесоточный.

Со стороны похоже, будто в Лешего вселился шайтан. Постепенно, под его ногтями и на ладонях начинает собираться чёрный пластилин. Это — ручник. Ручник, микстуру из анашевого цимеса и эпидермиса Лешего, мы аккуратно собираем в фольгу. Для просушки.

Герцог Альба, вытащив из-за Поллинарии Прохоровны Никифоровой, 1902–1968, умыкнутую мною из дома бутылку рафинированного салатного масла, добавляет в анашу сахару. Готовит вкусную хрустящую жарёху. Халва с последствиями.

Коварство Альбиной халвы в том, что она никогда не торкает сразу. Пройдёт два-три часа и пара чашек горячего чая, и вот когда вы уже практически забыли, что приняли это опасное средство, оно обрушится на вас бетонной плитой психоделического кошмара.

Приняв по олимпийскому веслу этой магической жарёхи, и курнув сверху мёртвой кожи Лешего, мы как оглушённые космонавты-подводники выгребаем на дискотеку в седьмую школу. Там мы почти полноправные хозяева. Хотя есть ещё банда корейца Чеснока, но им не до попсовой дерготни, они больше сейчас по дачам в Старых Сергелях работают, по-взрослому.

Пока все дёргано извиваются в цветомузыкальном кошмаре, я забиваюсь с Надюхой в самый угол спортзала. На длинной скамейке для гимнастов со здоровым духом в здоровом теле, я просовываю ладонь ей за пазуху и нащупываю малюсенькую сиську. Она придавливает мою руку к груди острой коленкой и парализует все мои дальнейшие поползновения.

Ну и пусть — мне и так хорошо.

* * *

Нужно было вернуться в Сергели — снять на паспорт отпечатки лица.

Всю дорогу пялился на собственное отражение в витринах и окнах троллейбуса — глаза как у обделавшегося крошки-енота. Да ещё и с отвычки от одной линзы, иногда резко подёргивается левое веко.

Картинка из бестселлера «Возвращение Нервного».

Фотки вышли страшнючие — во первых, я на них совершенно лысый в ярко-голубых контактных линзах Ди. Разве же я мог подумать, что довольно скоро мне придётся пересекать международные границы, и валенковые погранцы разных государств будут подолгу удивлённо на меня таращиться.

В силу обстоятельств я тогда вовсю пользовался добротой Ди — брился женским станком, пялил на себя все её нерозовые футболки и почти все, ну, не самые узкие джинсы. В покое разве, что оставались только лифчики и кружевное негляже.