Бегом на шпильках

Они что, сговорились все: Бабс, Алекс, Энди? Складывается такое ощущение, будто меня пытаются достать: все мои друзья стараются меня изменить, один за другим выдвигая аргументы в пользу внутренней силы. Но из дерьма конфетку не слепишь. Хмуря брови, я еду домой. Пилатес дает мне ощущение упругости снаружи и спокойствия внутри. Но вот заниматься раскопками своей души мне совсем неинтересно. Но ведь пилатес — это не психоанализ, — убеждаю я себя. — Пилатес — это когда лежишь на полу рядом с кучкой старперов и воображаешь себя взмывающим в небо «конкордом». Кстати, очень хорошо способствует растяжке нижней части спины.

Войдя в квартиру, с порога замечаю желтый листочек с инструкцией «ПОЗВОНИТЬ БАБС, ПРИЗНАТЬСЯ». «Не могу, — сообщаю я ему холодно. — Она сейчас недоступна». И сминаю его. «Зато ты нашла то, что тебе по душе». Голос возникает в моей голове из ниоткуда — и я застываю на месте. Это правда. Когда что-то начинает идти идеально, меня так и подмывает все испортить. Когда я еще только начала работать в «Балетной компании», мы с Мэттом часто вместе ходили обедать в паб. Мне бы сидеть и радоваться такой замечательной дружбе, но — нет же, в голове так и крутилась одна и та же мысль: «Он же мой босс! А вдруг я случайно опрокину на него бокал?» Ловлю себя на мысли, что я уже на полпути к тому, чтобы отговорить себя сделать то, что действительно хочу. Потому что мне страшно. В моей сумочке лежит бумажка с номером телефона учебных курсов пилатеса.

Позвоню в понедельник.

Топчусь по квартире, поправляя картины на стенах, пока не нахожу в себе смелости признаться, что именно Алекс — причина тому, что я выбита из колеи. Она такая волевая, такая способная, такая непринужденная и совсем не стесняется быть самой собой. И у меня не получается вообразить, что когда-нибудь я смогу стать такой же, как она. И, — будто специально, чтобы подтвердить свою мысль, — я обжираюсь шоколадом, а затем иду в туалет и сую два пальца в рот.

Глава 34

Когда-то, не так давно, в голову мне пришла одна мысль: ты можешь месяцами жить себе спокойно, и никто тебя не обижает и не оскорбляет, а затем, в один прекрасный день, ты заводишь разговор с кем-нибудь из родственников и в первую же минуту нарываешься как минимум на три смачных оскорбления. Кроме того, моя мама — вообще не тот человек, кого хочется услышать в десять минут одиннадцатого, утром в воскресенье. Воспоминания о вчерашнем все еще нависают надо мной, словно петля, а у больного позвоночника гораздо меньше общего с ниткой жемчуга, чем с ржавой велосипедной цепью. Чувствую себя такой хрупкой, что, если мама, не дай бог, вдруг скажет что-нибудь нелестное, я запросто могу рассыпаться на тысячи мелких кусочков. В самом худшем своем состоянии мама — это отбеливатель с ароматом лимона, но только в человеческом обличье. Ее символический кивок в сторону мелких сантиментов лишь усугубляет ядовитый подтекст.

— Мам… Как ты себя чувствуешь?

— Жертвой! — рикошетом бьет ответ. Я сглатываю, лихорадочно роясь в недавнем прошлом на предмет возможных проступков с моей стороны.

— В… смысле?

— Вкуснятина — вот в каком смысле! — раздраженно отрезает мама.

Я жду, и она ждет. Я понимаю, что, сама того не ведая, оказалась втянутой в некое театральное действо, и теперь моя очередь подавать реплику в традициях диалога закадычных друзей:

— Вкуснятина? Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — пронзительно кричит мама, — вкуснятина, как в той рекламе! «Восхитительнейшая вкуснятина традиционного черного пшеничного хлеба, но гораздо меньше калориев!» Отвратительная дрянь — зато реклама чуть не на каждой странице. В конце концов, я почувствовала себя просто обязанной купить буханку на пробу. Мораг из «Весонаблюдателей» сказала, что буквально молится на него. Надо было сразу догадаться, что она брешет! Смех на палочке! Теперь меня нисколько не удивляет, что в каждом ломтике всего сорок пять калорий: ведь там один сплошной воздух! Мне пришлось съесть аж восемь таких ломтиков, чтоб хотя бы не загнуться от голода! Да как они смеют? «Восхитительнейшая вкуснятина»! Это же просто возмутительно: втюхивать солидным женщинам всякую дрянь! Делают из нас полных идиоток! А я-то, дура, купилась! Да хотя бы одно это: «Гораздо меньше калориев»! Ну, что за бред? Даже ребенок — и тот в падежах лучше соображает! Я серьезно собираюсь написать на них жалобу. Представь, а ведь у них даже свой сайт имеется! Целый сайт — ради какой-то буханки диетического хлеба! Им еще, кстати, очень повезло, что у меня нет компьютера! Уж я бы им показала!

Я тихонько хихикаю. Когда мама сбрасывает свой панцирь, она может быть вполне приятной и милой. Мы с ней настолько расходимся в наших убеждениях, что в тех крайне редких случаях, когда она вдруг выдает мысль, близкую мне по духу, я сразу теряюсь и не могу найти нужных слов, чтобы выразить свое согласие.

— Да уж, наглость та еще, — в конце концов выдавливаю я из себя. — А как, э-э… вообще продвигается твоя диета?