Бегом на шпильках

На нашу первую «годовщину» я подарила Солу топор. Оговорюсь сразу (прежде, чем вы приметесь меня осуждать): он пришел в восторг. Сол тогда только-только купил квартиру с садиком в Западном Хэмпстеде и буквально светился, предвкушая, как будет вырубать под корень беззащитные кусты. Когда же я открыла мой подарок, подтвердились самые худшие подозрения: он абсолютно меня не понимает. Сол подарил мне громадного и абсолютно бесполезного плюшевого пса, голубые с золотом каминные часы из разряда народных промыслов и кружку с мультяшным цыпленком. Собственно, я и не возражала, так как сразу почувствовала себя в полной безопасности. Знаю по собственному опыту: стоит мужчине начать понимать тебя, как он тут же уходит. И хотя Энди совсем меня не понимает, похоже, я все равно потеряла его навсегда.

— Что… что она сказала? — хриплю я, как только язык отлепляется от нёба.

Вообще-то я девушка довольно высокая, но сейчас он как будто нависает надо мной: зловещий, как тень в ночном переулке. Я стараюсь не смотреть ему в глаза. Вместо этого гляжу в сторону своей спальни, обдумывая, как бы ринуться туда со всех ног. Энди молчит.

— Ты сама знаешь, что она сказала, — наконец говорит он.

Читаю по выражению его глаз и жалею, что я не слепая и не безграмотная.

— Но, Энди, — мямлю я, — она все перепутала.

Вид у меня, разумеется, виноватей некуда.

Энди демонически хохочет.

— Да ладно тебе, Натали. Как-то неубедительно получается. Ты что, получше притвориться не можешь?

Я закусываю губу, пытаясь сохранять самообладание. Да, действительно, актриса из меня никудышняя.

— Энди, ты же знаешь, я никогда не поступила бы так с Бабс. Клянусь тебе.

— Ну да, — Энди складывает руки на груди, что на языке жестов наверняка означает: «Ну и подлая же ты тварь». — Франни видела, как ты совала язык ему в горло.

— Да, но…

— НО?! — орет Энди так громко, что я подскакиваю и роняю спортивную сумку. — Какое еще «но»? Гоооспааади! Она мне говорила, что у тебя проблемы из-за ее замужества, но…

— Это Бабс тебе сказала? — перебиваю я очень тихим голосом.

На какое-то мгновение Энди выглядит дезориентированным (дурацкое слово, которым я здесь пользуюсь в общем-то лишь для того, чтобы Энди не показался вам таким уж устрашающим, а я сама — такой уж испуганной). Однако он быстро приходит в себя и раздраженно отрезает:

— Мы сейчас не о Бабс говорим; мы говорим о тебе — ее мнимой закадычной подруге! Не могу в это поверить! Даже не знаю, что хуже: то, что ты предала лучшую подругу, или то, что этот пиндюк наставляет рога моей сестре. Я знал, что рано или поздно от него можно чего-то такого ожидать. Я… Боже, что ты наделала?!

Чувствую себя такой маленькой и жалкой, что даже не в состоянии по достоинству оценить столь метко подобранное для Саймона определение: «пиндюк». Энди пристально смотрит на меня.

— Ты хоть понимаешь, как ты с ней поступила? Это же предательство. Да знаешь ли ты, как это тяжело: быть обманутым человеком, которого любишь? Это все равно как если бы тебя напичкали битым стеклом. Что же ей теперь делать?

Гнев словно высосал весь цвет из его кожи. Я не могу смотреть ему в глаза. Я ошарашена. В голове полная пустота. Мне хочется объяснить ему все, но невероятность ситуации, в которую по моей милости угодили все вокруг, выдавливает весь воздух из моих легких. Энди качает головой.

— Тебе что, нечего сказать? — осведомляется он тоном, который колеблется где-то между потрясением и отвращением. — Мне-то как раз очень хочется послушать, что ты скажешь! Я хочу знать, как это все случилось, хочу знать, с чего все началось, хочу знать про каждый вздох, про каждое сказанное слово, хочу знать, как это — разрушить чужую жизнь!

Вряд ли Тони так заступался за меня, если бы застукал Бабс с Солом.

— Да, — наконец взрываюсь я. — Мне действительно есть что сказать. И скажу, если ты дашь мне возможность вставить хотя бы слово!

Энди поджимает губы. И кивает головой, всего один раз.

Никак не могу справиться с дыханием, и слова вырываются какими-то кусками.

— Будь моя воля — я и близко — к Саймону не подошла бы — я — она сама сказала, что он — расстраивает ее — приходит домой поздно — вечно недовольный — нет, она не думает, что он ей изменяет — но — считает, что рано или поздно — все может быть — мне хотелось помочь — честное слово — я чувствовала себя ужасно — из-за того, что обижалась на нее — я думала, ей так повезло — я ошибалась — хотела загладить — высказать все Саймону — дурацкая идея — он был ужасно пьян — совсем не контролировал себя — и тут он принялся говорить эти пошлости, нет, не из похоти, это не была похоть, это была агрессия, и затем — тот поцелуй, что видела Франни, он буквально набросился на меня, но, опять же только из злости. Потому что перед этим я ударила его головой в нос.

— Головой в нос, — повторяет Энди.

— Да, — тихо подтверждаю я, и лицо у меня дергается. Молю Бога, чтобы подергивание выглядело как застарелый нервный тик, — последствия перенесенной в глубоком детстве травмы, — а не как свежеприобретенный символ вины.