Бегом от токсичных родителей

Письмо я написала в тот же день. В 4000 слов. Переписала его на 6 раз, пока муж не вскипел и не сказал – что бы ты ни написала, тебя все равно не поймут, как не понимали предшествующие много-много лет. Поэтому твои попытки подобрать нужные слова – это работа на корзину. Ты себе больше пишешь!!

И правда, я писала себе! Поэтому мне было важно, чтобы меня не поняли в правильных выражениях. Чтобы то, что я пишу, соответствовало тому, что я хочу сказать.

Это был мой прощальный монолог. Муж сказал, что в последней версии я уже просто кричу.

Меня удовлетворила именно последняя. Я хотела кричать. Хоть один раз закричать так, чтобы больше ее не услышать.

После отправки письма я заблокировала все контакты. Мои отношения с мамой закончились. Теперь-то точно закончились.

Думала я.

Но тогда все как раз началось

Наверно это было исцеление.

Пару дней я ждала, что мама выйдет с флагами и будет требовать от меня объяснений. Она всегда так делала. Однажды она пришла ко мне требовать объяснений, почему я в третий раз беременна и как так могло получиться. Когда она была недовольна моим поведением, она всегда требовала моих объяснений. Я боялась начинать с ней разговор. Я вложила все противостояние в письмо и сил на разговор у меня не было.

Я поняла, что нервничаю. Думала, через кого она выйдет на связь? Через мужа? Через брата? Я напряглась, готовая отстаивать свою жизнь, на которую должен был пролиться очередной ковш.

Ко мне пришел страх. Мне еще нужно было доказать ей, что она меня обидела! Но еще через двое суток поняла, что ничего не будет! Совсем ничего. Она прочитала и посчитала меня «психушкой, которая взбеленилась на пустом месте» – как это бывало всегда. Всегда, когда я хотела что-то изменить.

Тишина была для меня такой неожиданностью, что я долго к ней прислушивалась. Неужели все? Еще через пару дней я подумала, что будет обычное прощение, как после крупных скандалов. Что через пару месяцев она может позвонить и спросить, как ни в чем не бывало «Ну, какие у тебя новости?»

И в этот момент внутри что-то сорвалось.

Следом за страхом пришел гнев. Я не хотела, чтобы меня прощали! Я хотела, чтобы меня поняли. Услышали. И признали, что вместо того, чтобы прощать, нужно исправлять причиненный вред.

А ведь письмо я писала с другой целью… Я выстраивала бетонный забор, чтобы прекратить ее присутствие в моей жизни.

До тех пор, пока я не почувствовала, что ее больше нет, я даже не позволяла себе сказать, чего я хочу на самом деле.

Она должна была понять! Прийти в отчаяние. Она должна испытать чувство стыда за то как поступала с дочерью. Я жаждала справедливости. Несколько суток я ходила, пылая и возмущаясь – и к концу возмущения я стала вспоминать. Стала вспоминать, что чувствовала при тех или иных событиях. Я и не думала, что я что-то забыла! Но оказывается, я многого не помнила.

Я не имела права чувствовать то, что могло обидеть маму, или поколебать ее значимость. И пока я не позволила себе возмутиться, я не могла до этих чувств добраться.

Тогда я поняла, что процесс запустила такой, который остановится только тогда, когда закончится. И сколько его впереди, никто не знает.

Я наконец-то стала испытывать те чувства, которые испытывала. Вулкан взорвался. Обида была смешана со злостью. Мне хотелось ее выгнать из своей жизни.

Воспоминания стали вылетать колючими осколками. Стала вылезать моя настоящая жизнь, которую я старательно забыла. Я вспоминала, как это – когда меня предавали, мной манипулировали, мной рассчитывались за свое спокойствие, меня намазывали на тщеславие. Как бросали тогда, когда я нуждалась в помощи или защите, говоря при этом – ну-ка сама, почему кто-то должен за тебя делать? И я оставалась одна перед лицом тех неприятностей, при которых семья сплачивается. И моим единственным оружием было внушенное мне убеждение, что семья всегда поддержит. В следующий раз.

Как учили за все прощать, потому что в этом заключалось постижение истинной любви.

Я поняла, что мама была всегда оправдана в моих глазах. Заранее, что бы ни сделала, я ее уже оправдала, потому что она мама. Кто придумал этот институт индульгенции, я не знаю. Может быть я сама, потому что так было легче, чем оправдывать ее каждый раз в момент, когда больно.

Ничего специально не разматывала – готовила обеды, училась, заботилась о детях и строила планы на лето – и по нескольку раз в день выпадала из действительности, погружаясь в свои прошлые переживания. Становясь полностью безразличной к настоящей жизни. Выползала из них совершенно избитая – чтобы через несколько часов вспомнить что-то еще.

Я вдруг поняла, куда у меня уходило столько жизненных сил, что в 20 лет на тестировании, которое проводили тренирующиеся студенты-психологи в университете, у меня обнаружилось нервное истощение (ну или как там называется оно у психологов). Они уходили на обеление в собственных глазах мамы, на поиск оправданий ее поступкам. Потому что мама не может быть плохой. И если ты считаешь маму плохой – ты мало любишь ее.