Бегство из пламени огня

Если вы сумеете уловить единый для всех приведенных выше цитат дух, то вы увидите, что Елена Уайт плавно смещает фокус с голых фактов на их восприятие. И в этой самой связи, если «все человеческое несовершенно»[54], но при этом полезно, то можно вполне позволить себе замечать разночтения в библейских летописях и задаваться вопросом, откуда они взялись.

Несколько лет назад один учитель из адвентистской школы рассказал мне, как реагировали некоторые старшеклассники, когда он стал рассказывать им о разночтениях в евангельских повествованиях. В качестве примера учитель взял надпись на кресте (во всех четырех Евангелиях она разная). Один ученик ответил так: «Зачем вы нам это рассказываете? К чему нам это знать?» Другой сказал: «Бог мог бы сделать эти таблички одинаковыми, если б захотел». Да, конечно, мог бы. Но почему не сделал? Вот вопрос, который меня сильно занимает.

Совершенно очевидно, что Бог не хотел, чтобы все четыре Евангелия были одинаковыми. Он дал нам четыре разных рассказа о жизни Иисуса. Я прихожу к выводу, что лучшего способа помочь нам понять, что важно, а что не очень, у Бога не было. Если мы хотим, чтобы библейские авторы могли свободно создавать свои повествования, делиться с нами своими сердечными помыслами и переживаниями под водительством Святого Духа, «каждый обладая своей собственной индивидуальностью»[55], то нам не стоит зацикливаться на «противоречиях».

Если просто дать нескольким свидетелям рассказать о том, что они увидели, то они будут единодушны в описании важнейших событий, но при этом разойдутся в деталях. Один из моих студентов как–то проиллюстрировал этот эффект на ярком примере из собственной жизни, показав, как это бывает в действительности. «В этом нет ничего удивительного, — заявил он, когда мы дошли до параллельных отрывков. — Несколько лет назад в наш дом проник грабитель. В наших показаниях по поводу его внешности был такой разнобой, что полиция не могла понять, кого им искать». Произошел грабеж — это очевидно, а вот насчет деталей — никакой ясности. В повседневной жизни мы сталкиваемся с подобными «разночтениями» постоянно и привыкли ничему не удивляться. Кто в здравом уме станет утверждать, что ограбления не было только потому, что свидетели не могут сойтись в его деталях? Уж в том, что их ограбили, семья уверена на сто процентов.

Однако по какой–то непонятной причине, когда дело доходит до Библии, те, кто считает, что нужно всеми силами отстаивать ее непогрешимость, ставят и себя, и саму Библию в затруднительное положение. Согласно этой концепции непогрешимости («если в Писании есть хоть одна неточность, значит, оно никуда не годится все целиком») ограбления как такового не было, если свидетели хоть сколько–нибудь расходятся в описании случившегося. Если слишком строго подходить к фактам, можно поставить под сомнение саму суть той вести, которую до нас пытаются донести.

Г. Е. Лессинг (1729–1781), известный немецкий философ и литературный критик, проводя параллель между евангелистами и прочими древними историками, отмечал: «Если мы склонны относиться к Титу Ливию, Дионисию, Полибию и Тациту с таким почтением и великодушием, что легко прощаем им всякого рода неточности и ошибки, то почему мы так строги к Матфею, Марку, Луке и Иоанну?»[56].

Несколько лет назад я взялся составлять полную хронологию жизни Иисуса Христа на основе четырех Евангелий. Вскоре у меня опустились руки, я пришел в отчаяние, осознав, что у меня ничего не выйдет. В евангельских рассказах оказалось слишком много различий. При этом я нахожусь под большим впечатлением от того, как К. С. Льюис описывает сущность новозаветной вести. Вот его впечатляющие, но простые слова о сути евангельского повествования:

Первые христиане обращались под влиянием только одного исторического факта — Воскресения и одного только догмата — Исупления, который действовал на то чувство греха, которое было у них, греха не против какого–нибудь причудливого закона выдвинутого ради новинки каким–нибудь «великим человеком», а против старого, общеизвестного и всеобщего закона нравственности, которому их учили матери и няни. Евангельские повествования появились поздно и были написаны не для того, чтобы обращать людей в христианство, а для того, чтобы наставлять уверовавших[57].