Прежде чем мы обратимся к конкретным вопросам, которые поднимает модель перехода от страха к радости, я хотел бы рассказать вкратце о своих личных переживаниях, которые в значительной мере формировали мой образ мысли со времен того примечательного курса по истории адвентизма, прочитанного мною весной 1979 года.
Терпимость к разномыслию — на личном опыте
В моей жизни было несколько ярких случаев, которые открыли мне глаза на существование разномыслия в рамках Церкви. Размышляя об этих событиях в свете Священного Писания и трудов Елены Уайт, я вижу растущую нужду не только в осознании и/или терпимом отношении к разномыслию в жизни и образе мышления Церкви, но и в восприятии его как нашей силы. Мы ни в коем случае не должны думать, будто «разность» членов Церкви таит в себе какую–то слабость или опасность. Я убежден, что многообразие — это воистину путь к единству, и, если воспринимать его правильно, оно способно защитить нас от опасностей релятивизма.
Помимо нашего пребывания в Шотландии, существенное влияние на мою жизнь и на мой образ мысли оказали еще несколько важных эпизодов.
Разность темпераментов (Германия)
Насыщенный — именно так будет правильнее всего охарактеризовать 1980–1981–й учебный год, который я провел в качестве преподавателя по обмену в Мариенхохской семинарии. Во многих отношениях это было рискованное предприятие — оказавшееся весьма полезным, но все–таки рискованное.
Мы стали вынашивать идею об обмене, едва я закончил свою докторскую диссертацию. Потратив немало времени и усилий на зубрежку немецкого языка в ходе работы над диссертацией, я не хотел, чтобы все эти мучения оказались напрасными. Я знал, что мне не хватит силы воли поддерживать свой немецкий на должном уровне, когда мы вернемся в Штаты. Тогда как хотя бы один год преподавательской работы в Германии позволил бы мне закрепить мои языковые навыки, и ради этого мы были готовы пойти на определенный риск.
Президент Мариенхохской семинарии Хайнц Хеннинг проявил большой интерес к этой идее обмена, буквально вцепился в нее, и это сыграло свою роль. Случай был беспрецедентный, такого никогда раньше не было, и потому требовалось немало разного рода бюрократических согласований. Но обмен в конце концов состоялся, спустя четыре года. Для этого было написано пятьдесят два официальных письма, последовавших за нашим первым запросом.
Наше пребывание в Германии в определенной мере помогло мне сформировать свое отношение к Елене Уайт (и к Священному Писанию). Но есть два слова, в которых заключено главное, что мне удалось оттуда вынести: «темперамент» и «авторитет». Первое, на что мы с Вандой обратили внимание по приезде в Германию (и в течение года это впечатление только углублялось), это та неуемная энергия, с которой немцы берутся почти за любое дело. Ванда даже начала вести перечень всех дел, которые немецкая
На библейском и богословском фронте эта неудержимая энергия порой заставляет их бросаться в крайности. Некоторые из наиболее громогласных критиков Библии (и Елены Уайт) имеют немецкое происхождение. Точно так же, впрочем, как некоторые из самых несгибаемых защитников библейского авторитета. А бывает и так, что ярый защитник делает поворот на сто восемьдесят градусов и становится откровенным критиком.
Даже рационалисты, которым в большей степени присуще логическое мышление, и люди набожные, которым более свойственны эмоции, ведут себя в Германии как–то иначе. Рационалисты, как правило, критикуют веру, тогда как люди набожные ее защищают, но среди немцев даже самые горячие сторонники религии с готовностью прибегают к веским рационалистическим доводам в защиту своей веры.
Та же сила темперамента проявляет себя и в их отношении к авторитету. Со времен первой мировой войны германское адвентистское сообщество разделено на адвентистов основного направления, более настроенных на повиновение светским властям и приспособление к доминирующей культуре, и не столь многочисленное, но сильное «реформистское движение», по природе своей более обособленное и сектантское и гораздо более приверженное определенным советам Елены Уайт. Это реформистское движение стремится обособиться не только от господствующей светской культуры, но и от руководства основной Церкви, которое, по их мнению, привыкло идти на уступки в вере из желания угодить государству или приспособиться к существующим нравам.