Бегство к себе. Жизнь подростка (сборник)

Из письма:

«Живу пока в общежитии. Приехали в поселок еще несколько человек, так что дело с жильем еще осложнилось. Ну да мне все равно. Я заткнула дыры в подполе, на днях вставлю вторые рамы, и дров березовых заготовить надо. Они жару много дают. Так что не пропаду. По вечерам занимаюсь и печку топлю одновременно. Поставила в кухню стол, ставлю на него настольную лампу и сижу занимаюсь. Печка спину греет, тихо, так что заниматься приятно. Вчера протопила русскую печку и поставила на ночь в нее кувшин с молоком. Утром ела творог со сметаной и запивала горячим топленым молоком. Ох и вкусно. В чугунке варю картошку в мундире.

…Приходит ко мне иногда в гости уборщица общежития, она же одновременно и заведующая. То веник принесет, то посоветует чего-нибудь. А недавно принесла большую пуховую подушку, а старую забрала.

– Вот, – говорит, – тебе подушка, чтоб мягче было. Хоть замуж выдавай тебя теперь с такой подушкой.

Очень приятная, светлоглазая, светловолосая женщина, 45 лет ей. Типичная русская крестьянка. Такие сейчас нечасто встречаются. Разговариваем с ней иногда. Она все говорит:

– Учись, доча, учись. Все маленько полегче жить ученой-то будет. А мы вот всю-то жизнь все своими руками делаем, через силу.

Руки вытянет, а они у нее такие опухшие, растрескавшиеся. Тут вот и задумаешься невольно. И вообще от нее каким-то теплом всегда веет. И говорит она мягко. И зовут ее тоже Машей. Вот так мы и живем. Здесь уже холодно стало. Днем солнце светит, а утром, как встанешь, все белым-бело от инея. Так сверкает, что глазам больно. Воздух морозный, дыхание иногда приостанавливается. Глаза закроешь, и как будто бы зима. Ночи такие темные, что приходится на улице на ощупь идти, если выхожу в туалет. Зато столько звезд, что просто ужас! Я еще не видывала столько. Прямо в несколько слоев.

Лес уже наполовину облетел, но все равно очень красиво…»

Однажды, гуляя по лесу, я наткнулась на застрявшую в кустах птицу. Это был канюк – крупный хищник семейства ястребиных. У него было повреждено крыло. При моем приближении канюк перевернулся на спину, вытянул вперед когтистые лапы и стал шипеть. Кое-как завернув в куртку, принесла его домой. В общежитии была большая пустая комната, в которой никто не жил. Там я и поселила канюка, прибив к стене толстую ветку. Канюк на удивление быстро ко мне привык, ел из рук мясо. Иногда удавалось раздобыть ему мышей. Он глотал их целиком, потом отрыгивал плотные комки шерсти – «погатки». Канюк важно расхаживал по комнате, уже мог взлетать на свою ветку, любил сидеть у меня на руке, плотно обхватив ее когтистыми лапами. Было видно, что он поправляется. Уехав на зимнюю сессию, я поручила его ребятам. Когда вернулась, канюка не было. Мне рассказали, что после моего отъезда он перестал есть, захирел и погиб. Было очень жалко, хорошая была птица.