Бегство от свободы

Фрейд понял, что пренебрег ролью и значением разрушительных импульсов, считая, что половое влечение и инстинкт самосохранения являются двумя основополагающими мотивами человеческого поведения. Придя позднее к выводу, что разрушительные тенденции не менее важны, чем сексуальные, он заключил, что в человеке присутствуют два базовых устремления: одно, направленное к жизни, более или менее идентично либидо, и другое – инстинкт смерти, целью которого является разрушение жизни. Фрейд предположил, что последний может смешиваться с сексуальной энергией и тогда оказывается направлен или против собственной личности, или против внешних объектов. Кроме того, он заключил, что инстинкт смерти коренится в биологической особенности, свойственной всем живым организмам и потому необходимой и неизменной части жизни.

Предположение об инстинкте смерти удовлетворительно тем, что принимает в расчет полный вес разрушительных тенденций, которым не придавалось значения в ранних теориях Фрейда. Однако оно прибегает к биологическому объяснению, которое не принимает во внимание тот факт, что размер разрушительности очень различен у разных людей и социальных групп. Если бы гипотеза Фрейда была верна, нам следовало бы считать, что степень разрушительности, направленной то ли против других, то ли против себя более или менее постоянна. Однако мы наблюдаем нечто прямо противоположное. Не только вес разрушительных тенденций у разных индивидов в нашей культуре сильно колеблется, он различен и у разных социальных групп. Так, например, в Европе уровень разрушительности у представителей низшего среднего класса много выше, чем у рабочих или у верхушки общества. Антропологические исследования познакомили нас с народами, для которых характерен особенно высокий уровень разрушительности, в то время как другие демонстрируют не менее заметное ее отсутствие, касается ли это враждебности к другим или к себе.

Представляется, что любая попытка понять корни разрушительности должна начинаться с рассмотрения этих различий и с вопроса о том, какие другие дифференцирующие факторы могут наблюдаться и не могут ли эти факторы быть причиной различий в уровне разрушительности.

Разрешение этой проблемы сопряжено с такими трудностями, что требует отдельного детального рассмотрения, которое не может быть проведено здесь. Впрочем, я хотел бы сделать предположение о том, где можно искать ответ на этот вопрос. Мне кажется, что уровень разрушительности, который может быть обнаружен у разных людей, пропорционален степени, в которой ограничивается их экспансивность. Под этим мы подразумеваем не личные фрустрации того или иного инстинктивного желания, а отвержение жизни в целом, блокирование спонтанности роста и выражения чувственных, эмоциональных и интеллектуальных возможностей человека. Жизнь обладает собственным внутренним динамизмом; она имеет тенденцию расти, быть выраженной, быть прожитой. Представляется, что если эта тенденция встречается с препятствиями, энергия, направленная на жизнь, подвергается распаду и меняется на энергию, направленную на разрушение. Другими словами, стремление к жизни и стремление к разрушению не являются взаимно независимыми факторами, но состоят в обратной взаимозависимости. Чем больше препятствий встречает стремление к жизни, тем сильнее становится стремление к разрушению; чем полнее реализуется жизнь, тем слабее разрушительность. Разрушительность – это результат непрожитой жизни. Те индивидуальные и общественные условия, которые способствуют подавлению жизни, вызывают страсть к разрушению, образуя, так сказать, резервуар, откуда подпитываются – то ли против других, то ли против себя – враждебные тенденции.

Нет нужды говорить о том, насколько важно не только осознать динамическую роль разрушительности в социальном процессе, но также понять, каковы специфические условия, способствующие ее интенсивности. Мы уже отмечали враждебность, пронизывавшую средний класс в эпоху Реформации и нашедшую выражение в определенных религиозных концепциях протестантизма, особенно в духе аскетизма и в представлении Кальвина о безжалостном Боге, которому угодно обрекать часть человечества на вечное проклятие без всякой вины. Тогда, как и позднее, средний класс выражал враждебность, по большей части замаскированную под моральное осуждение, что рационализировало острую зависть к тем, кто имел средства наслаждаться жизнью. В нашей современности разрушительность нижнего среднего класса была важным фактором расцвета нацизма, который апеллировал к этим разрушительным стремлениям и использовал их в борьбе против своих врагов. Корни разрушительности низов среднего класса легко узнать в тех, которые упоминались в нашем обсуждении: изоляция человека и подавление индивидуальной экспансивности; и то, и другое было в гораздо большей степени свойственно представителям низшего среднего класса, чем для классов выше и ниже по социальному положению.

3. Конформизм автомата