Бегство (Ветка Палестины - 3)

Саша на всю жизнь запомнил, как привели его из камеры на очную ставку. С кем угодно ожидал очной ставки, но - с мамой?!

Стоит у окна в кабинете некоего Гаруса, старшего следователя, теребит в руках пропуск.

- Сашенька, подумай, кто сейчас Генеральный секретарь, - говорит мама. А что тут думать, когда у следователей на стенках никаких портретов не осталось, кроме Председателя КГБ Андропова. - Будешь упрямиться, - голос у мамы дрожит, губы белые, - станут добавлять тебе сроки. Никогда не увидишь ни маму, ни деда: нам не так уже много и жить осталось...

Как нашел тогда нужные слова?! "Значит, все, чему ты меня учила, вырвалось у Саши горячечно, - все мои представления о порядочности и человеческом достоинстве, значит, все это ничего не стоит?! Все это лишь для разговоров за чайным столом?! - А потом уж просто единым всхлипом: - Пойми, от меня ждут отказа от самого себя, ждут низости... Ты моя мать, я твой единственный сын, ты имеешь право потребовать, чтоб я кинул этим прохвостам свое покаяние, никто меня не осудит. Я это сделаю, но потом у меня уж не будет жизни. Мне будет тяжелее, чем если бы я до конца своих дней сидел в тюрьме... Кто знает, чем это кончится?! Выброшусь из окна, сопьюсь?!" - И ведь понимал, скот этакий! что мама от меня такой жертвы не потребует. И не потребовала, конечно. Нашла в себе силы сказать:

- Саня, родной мой мальчик, решай сам! Как ты считаешь правильным, так и делай!..

Что тут началось! Следователи такого поворота и представить не могли. Целые сутки загоняли несчастную женщину в оглобли, а она вдруг рвани в сторону, как норовистый конь... Не дав договорить, выпихнули ее из кабинета. А уж на него-то накинулись скопом, заорали хором: - "Что же вы с матерью сделали?! Вы убили ее!.." И одновременно подбрасывают новые вопросы по делу, пугают, советуют... Действительно специалисты. Есть профессионалы-психологи, которые умеют человека поддержать, а есть другие профессионалы, знающие как человека сломать, без мордобоя сломать, превратить в тряпье...

Как удалось ему выстоять, сразу и не вспомнишь. "На автопилоте", говорил тогда Андрюша Каплин, который, по его примеру, тоже отказался от своих показаний: дал, де, под давлением. Но ведь были минуты, когда и Саша был на волоске. Нечего хорохориться, тем более, перед Довом, которого в свое время бросали на растерзание уголовникам... Еще бы чуть нажал лейтенант Гамза по кличке "лютая татарва", быть бы Саше Казаку, не приведи Господь! нормальным гомо-советикусом. Да, тот денек не забудешь...

"Лютая татарва" тогда повернулся к нему спиной и сказал почти участливо: "Устали мы с вами, Александр Германович. Давайте чайку попьем." И принялся заваривать чай, в каждый стакан чуть ли не по пол-пачке. Долго спиной стоял, не придал Саша этому значения. А выпил свой стакан и вскоре почувствовал себя как-то странно, - казалось, мир стал терять реальность. Окружающее куда-то ушло, и он теперь совершенно один, как будто в море после кораблекрушения. Вцепился в бревно, швыряет туда-сюда, руки немеют, надежды никакой... Охватило его чувство слабости, апатия, безразличие ко всему на свете. Понял, подсыпали психотропное средство лишь тогда, когда лейтенант Гамза вернулся в свое обычное естество; склонясь к Саше, принялся вещать голосом провинциального гипнотезера: - Отсюда не выйдете, пока не скажете правду! Сейчас, вот сейчас вы начнете говорить всю правду. Иначе навсегда здесь останетесь!..

И час, и другой давил с предельной жестокостью. Саша пытался собраться с мыслями, как-то сгруппироваться, как группируются в полете воздушные акробаты, сорвавшиеся с трапеции, - не тут -то было...

Кто знает, выдержал бы этот нажим, если б подобное ощущение потерянности и одиночества он испытал впервые. Но однажды он уже испытал нечто подобное, - на сеансе известного гипнотизера Владимира Леви. Когда тот ввел зрителей в гипнотический сон и иные заснули, Саша, как он думал, не заснул. Сознавал, что находится на сцене и что это обычное представление... Но, все равно, весь мир был далеко-далеко, голос артиста еле звучал, ощущался как свой собственный. Саша был близок к тому порогу, за которым теряется реальность восприятия... То же самое случилось и на этом допросе. Промелькнувшее воспоминание о сеансе гипнотизера Леви помогло выдержать.... Больше - до самого суда! - Сашу не терзали, и на суде нашел в себе силы сказать: "Знаю, что причиняю страдания своим близким. Им, наверное, тяжелее, чем мне. Видимо, процесс, как показывает судьба России, невозможен без бессмысленных жертв... Предпочитаю своим убеждениям не изменять, и из зала суда поехать не домой, как все мои дорогие подельники, а в лагерь".

Нет, своего последнего слова пересказывать Дову не будет: отдает бахвальством. А вот о психотропном опыте важно знать, даже законопослушный Даль свидетельствует: от сумы да тюрьмы не зарекайся.