Бегущая по снам (СИ)

— «Старина»? — удивленно хмыкнул Гилберт. — А ведь и правда, старина. Нас обоих не пожалели годы. Слышал про Гриссома?

Герман кивнул.

— Хочешь выпить?

При Мастерской есть небольшой бар, где первые охотники выпускали пар до того, как личный состав умножился числом, и дружная компания ночных убийц не перенесла посиделки в трактир «Бенгольф и пони». Старые бочонки опустели, запасы закусок иссякли, сменившись белесой паутиной. Но Герман все равно умудрялся припрятать там бутылочку-другую рома, как раз для подобных случаев. Охотники усердно чистили оружие, звенели механизмы, лилось масло, а Герман хмуро разливал ром по стаканам.

— Да, жалко ГенГри. Здоровый был мужик, — вздохнул Герман, сделав глоток. Ром легким жаром отдался в теле. Он почти не чувствовал алкогольных паров — печальные последствия длительных возлияний. Гилберт залпом осушил стакан, тихо выругался и хлопнул им по столу.

— Позавчера только с ним пили. Спрашивал меня, приеду ли я на свадьбу его младшенькой. Слышал, как он умер? — зло спросил расхититель гробниц. — Чудовище задрало. Палача. Чудовище, мать его, задрало. Наш новенький видел эту тварь — говорит метров десять в холке.

Герман резко помрачнел и долил рома в опустевшую кружку наставника.

— Бред. Таких не бывает. Врет твой новенький. Сам знаешь, у страха глаза велики, наверное, подбросил зверю метров пять-шесть.

Гилберт покачал головой.

— Калеб, конечно, на вид обморок, но соображалка работает «будь здоров». Он не врет, это точно. Наших гробовых к трупу не подпустили. Сразу нагнали церковников и те зверя по кускам вытащили. Все под шумок, тихой сапой.

— Твою мать, — Герман осушил бокал, резко выдохнул и вновь хлестанул рома.

— Вот именно. В городе творится странное дерьмо. И жопой чую — быть беде.

— В городе шпионы, — хмуро заметил Герман. — Контрразведка королевы работает, Хор, опять же, воду мутит. Как всегда. Хотят сорвать сорвать переговоры и праздник испортить.

— Не думаю, — мрачно хмыкнул Гилберт. — Дело не в политике. Не во внешней уж точно. Нет, конечно кто-то хочет поднасрать, но мне кажется, наши церковники хотят королеву «того», — Гилберт провел пальцем по горлу.

— Подробнее, — нахмурился Герман.

Гилберт огляделся и, убедившись что никого нет, зашептал:

— Гриссом на кануне смерти вел себя странно. Как нахлестался — бросил одну фразу: «К дьяволу Логариуса, мои Палачи будут защищать королеву». Я спросил, к чему это сказано, но тот лишь отмахнулся. Я не придал значения, но потом кое-что вспомнил. Неделю назад один мой знакомый ввез в город контрабанду из Лабиринта. Вроде дело обычное, хабар небольшой, но вот только странное дерьмо рядом с ним происходило. Слушай, Блек привез из Лабиринта один единственный черный ящик, длинной в метр. Все кто к нему подходил из мирян — падали в припадке, один даже, говорят, рухнул на колени и разбил голову о дорожный камень. Вопил что-то про демонические души и алые черепа. А вчера моя любовница из монашек…

Герман хохотнул.

— Любишь ты монашек, старик.

— Погоди перебивать. Любовница сказала, что слышала разговор двух епископов. Мол снова пошел набор в Палачи. А ведь они долбаный рудимент.

— А вот это странно, — хмыкнул Герман. — Может, они хотят снова выйти на улицы?

— Может быть, черт их знает. Одно ясно: Церковники что-то затевают. Гриссом был рыцарем Кейнхерста еще до появления Церкви. Верный королеве, как сытый пес. А теперь он мертв. Дерьмо, — выругался Гилберт и залпом осушил еще один стакан. — Надо было подольше задержаться в Оккунгеме.

— Все еще бродишь по Лабиринтам?

Гилберт хохотнул и уставился на дно пустого стакана.

— Все еще брожу по Лабиринтам. Мне вчера исполнилось девяносто восемь, ты знаешь?

Герман удивленно поднял бровь.

— Оедон, мне пятьдесят три, а уже поясница ноет и колени болят после каждой охоты. Как ты еще не развалился, старый пень?!

— Я не знаю, — неожиданно мрачно ответил Гилберт. — Я много думал об этом. В Оккунгеме мы попали в переделку, из двух дюжин расхитителей выжило всего четверо. Два десятка молодых парней, в расцвете сил остались там, а я выбрался.

— Опыт…

— Нет. Раньше я тоже думал, что дело в навыках. Что я просто такой матерый профессионал. Но сейчас, оглядываюсь и понимаю: все это чушь собачья. Каждый Лабиринт отличался от предыдущих, везде свои ловушки, свои твари и свои опасности. Я должен был умереть сотни раз, но всегда выживал. Знаешь, мне кажется дело в призраках. В мёртвых духах Лабиринта. По какой-то причине они выбрали меня. Захотели, чтобы я раскрыл миру их тайны, чтобы через мои копания в кровавой темноте они могли явить миру свое забытое наследие. Мертвые желают, чтобы их помнили.

— Черт, ты меня крепко пугаешь, старина.

— Я не охотник, Герман, — резко добавил расхититель гробниц. — Я не проходил трансформацию. Вся моя сила, здоровье, ловкость — все это пришло из Лабиринта. И клянусь Господом Богом, Оедоном и кто там еще на небе: меня туда тянет. Невыносимо.

— Я даже не знаю что сказать, — развел руками Герман и вылил остатки рома в кружку Гилберта.

Взгляд Гилберта вдруг стал стеклянным и каким-то пугающе пустым.