Бегущие наобум

Сам он предпринял далеко идущие меры предосторожности — меня ввел в дом, лишив малейшей возможности побега. Комната была обстав­лена в широко распространенном стиле, известном как шведский модерн, который в английском доме производит впечатление холодного и несколько искусственного, однако в Скандинавии выглядит уютно и естественно. В камине пылал огонь, что являлось для меня неожиданностью: в Ислан­дии нет залежей угля, нет также и дерева для огня, поэтому вид естествен­ного огня довольно редок. Много домов обогревается с помощью нату­ральных горячих источников, а остальные используют систему обогрева с нефтяным топливом. Но в камине Кенникена ярко пылали куски торфа, помигивая голубыми язычками.

Кенникен взмахнул пистолетом.

— Садись у камина и немного погрейся. Но сначала Ильич тебя обыщет.

Ильич оказался крепким мужчиной с широким плоским лицом. Его глаза чем-то напоминали азиатские, склоняя к предположению, что, по крайней мере, один из его предков жил за Уралом. Он тщательно меня обшарил, после чего повернулся к Кенникену и отрицательно покачал головой.

— Нет оружия? — подхватил Кенникен. — Очень разумно. — Он послал Ильичу милую улыбку и снова обратился ко мне. — Ну вот, сам видишь, Алан, какие идиоты меня окружают. Подними, пожалуйста, брюки на левой ноге и покажи Ильичу свой великолепный нож.

Я сделал, что он приказал. Ильич заморгал от удивления, а Кенникен здорово ему всыпал. Русский язык еще более богат ругательствами, чем английский. Таким образом, нож конфисковали, а Кенникен указал мне на кресло, которое Ильич с пылающим лицом поставил за мной.

Кенникен отложил пистолет.

— Что будешь пить, Алан Стюарт?

— Шотландское виски, если у тебя есть.

— А как же.

Он открыл буфет у камина и налил стакан виски.

— Чистое или с водой? Мне жаль, но содовой нет.

— Можно и с водой, — заверил я его. — Только сделай слабый на­питок.

Он усмехнулся.

— Ну конечно. Ты должен сохранять здравый рассудок, — иронично заметил он.

Когда противник предлагает тебе выпивку, старайся пить слабые напитки.

Он долил воды в стакан и подал мне.

— Надеюсь, тебе понравится.

Я осторожно отпил из стакана и согласно кивнул. Если бы его содер­жимое оказалось чуть-чуть слабее, я не сумел бы даже отпить еще глоток. Кенникен вернулся к буфету и налил себе полный бокал исландской водки, после чего одним глотком опустошил половину. Я с недоверием смотрел, как он не моргнув глазом вливает в себя почти чистый спирт: если уж он не скрывался с выпивкой, то это доказывало, что он быстро спивается. Меня удивило, что в Конторе об этом ничего не знают.

— В Исландии трудно достать кальвадос?

Он оскалился и поднял вверх бокал с алкоголем.

— Это моя первая рюмка за четыре года. Сегодня у меня большой праздник.

Сел в кресло напротив меня.

— У меня есть причина праздновать — в нашей профессии редко случается, чтобы встретились старые знакомые. К тебе хорошо относятся в Конторе?

Я отпил водянистое виски и поставил стакан на низкий столик рядом со своим креслом.

— Я не работаю в Конторе уже четыре года.

Он приподнял бровь.

— У меня другая информация.

— В этом случае ошибочная. Я ушел оттуда после возвращения из Швеции.

— Я тоже ушел. Это мое первое задание за четыре года. Я тебе мно­гим обязан, — он говорил спокойным, ровным голосом. — Но ушел не по собственной воле. Меня послали выполнять бумажную работу в Ашхабаде. Знаешь, где это?

— В Туркмении.

— Вот именно, — он постучал себя по груди. — Я, Вацлав Викторович Кенникен, направлен прочесывать границу в поисках наркотиков и пере­кладывать бумажки на столе!

— Такова судьба больших людей в этом мире, — заметил я. — Значит, тебя вернули оттуда для этой операции. Тебе, наверное, приятно.

Он вытянул ноги.

— О да, особенно мне доставило удовольствие известие, что найду здесь тебя. Видишь ли, было время, когда я считал тебя своим другом, — он слегка повысил голос. — Ты был мне близок, как брат.

— Не шути, ты же знаешь, что у агента разведки нет друзей.

Я вспомнил Джека и с горечью подумал, что и я, как когда-то Кенни­кен, убеждаюсь в истинности этого правила на собственной шкуре.

Кенникен продолжал, словно я вообще ничего не говорил.

— Даже ближе, чем брат. Я был готов отдать жизнь в твои руки. Так в итоге и поступил, — он всматривался в бесцветное содержимое бока­ла. — А ты меня предал.

Резким движение поднял бокал и опустошил его.

Я насмешливо заметил:

— Успокойся, Вацлав, на моем месте ты поступил бы точно так же.

Он упорно смотрел на меня.

— Но я тебе доверял, — почти жалобно сказал он. — Вот что самое болезненное.

Он встал и подошел к буфету. Бросил мне через плечо:

— Ты же знаешь, что у нас в стране ошибок не прощают. Ну, и вот. — он пожал плечами. — Попал за стол в Ашхабаде. Уничтожили меня, — хрипло закончил он.

— Могло быть и хуже, — утешил его. — Тебя могли сослать в Сибирь, например, на Колыму.

Когда он вернулся на место, в руке снова держал наполненный бокал.

— Так чуть было и не случилось, — спокойно ответил он. — Но друзья помогли. Мои настоящие русские друзья.

Он с усилием вернулся к делам дня сегодняшнего.