Бегущий по лезвию

— Было бы просто аморально, — строго сказала Иран, — если бы в благодарность мы бы не слились сейчас с Сострадальным. Я сегодня уже подключалась к генератору, и это немного облегчило мою депрессию. Чуть-чуть не так, как твоя покупка. Но все равно, в меня каким-то образом попал камень. — Она показала запястье с маленьким синяком. — Я постоянно думала о том, насколько нам лучше, когда с нами Сострадальный, насколько хуже было бы нам без него. Несмотря на боль. Мы испытываем физическую боль, но духом мы слиты с Сострадальным. Я чувствовала их присутствие — их всех, во всем мире, кто был слит с ним в этот момент. — Она не давала двери лифта закрыться, скользнуть на место. — Входи, Рик. Это лишь минута. Ты ведь почти никогда не участвуешь в слиянии. Я хочу, чтобы ты передал то настроение, в котором сейчас находишься, всем остальным. Оставлять все себе — это было бы аморально.

Она была, конечно, права. И он вошел в лифт, и опустился на свой этаж.

Когда они вошли в гостиную, Иран быстро щелкнула выключателем эмпатического генератора. Лицо ее светилось радостью, как полумесяц молодой луны.

— Я хочу, чтобы они все знали, — сказала она ему. — Со мной однажды так было — я вошла в слияние и поймала эмоции какого-то человека, только что купившего животное. А в другой раз… — Лицо ее на секунду потемнело, удовольствие исчезло. — Однажды я обнаружила, что принимаю чувства человека, у которого умерло животное. Но мы все сочувствовали ему, делили с ним наши радости, хотя у меня их было немного, и это его ободрило. Мы даже могли бы отвратить потенциальное самоубийство. То, что мы испытываем, чувствуем, мы…

— Они получат нашу радость, — сказал Рик. — Но мы ее потеряем. Обменяем то, что чувствуем, на то, что чувствуют другие. Наша радость исчезнет.

На экране генератора эмпатии проносились бесформенные цветные пятна. Затаив дыхание, его жена крепко сжала рукоятки.

— Нет, мы не потеряем того, что чувствуем, если только будем ясно удерживать это ощущение в себе. У тебя в самом деле нет навыка слияния, Рик?

— Кажется, нет, — сказал он. Сейчас он впервые начал понимать, какое значение имел сострадализм для таких людей, как Иран. Возможно, общение с Филом Ресчем, охотником за андроидами, их совместная охота, привели к трансформации какого-то незначительного синапса в его мозгу, к переключению нейронного тумблера. И, возможно, началась цепная реакция изменений.

— Иран, — настойчиво сказал он и оттащил жену от генератора. — Послушай! Я хочу рассказать о том, что со мной сегодня произошло. — Он отвел ее к кушетке, сел и посадил Иран перед собой. — Я познакомился с другим охотником, которого раньше не встречал и даже о нем не слышал. С хищной природой. Ему нравится уничтожать андроидов. И вот первый раз, после охоты с ним, я по-другому взглянул на них. То есть раньше я относился к ним так же, как он, только по-своему.

— Разве с этим нельзя обождать? — спросила Иран.

— Я выбрал один из вопросов теста и провел опыт, — сказал Рик. — Все сошлось. Я действительно начал сопереживать андроиду. Ты сегодня утром сказала «бедные анди». Поэтому ты понимаешь, о чем я говорю. Поэтому я и купил козу. Я никогда ничего подобного не чувствовал. Возможно, это было вроде депрессии, которая бывает у тебя. Теперь я понимаю, как ты страдаешь во время депрессии. Я всегда был уверен, что тебе депрессия нравится и что ты могла бы вырваться из нее, если бы только захотела, если не сама, то с помощью стимулятора Пенфилда. Но дело в том, и я это понял, что в таком состоянии тебе уже все равно. Апатия, потому что потеряно чувство цены. Ничто ничего не стоит. И не стоит снова чувствовать себя лучше, потому что утерян смысл этого ощущения…

— А как же с работой? — Ее слова словно хлестнули Рика. Он замигал. — С работой, — повторила она. — Сколько мы должны вносить в месяц за козу? — Она протянула руку. Он машинально вытащил контракт зоомагазина и протянул ей. — Ого! — тоненько протянула она. — А проценты… Боже, одни только проценты! И ты сделал это, потому что чувствовал депрессию? И совсем не потому, что хотел мне сделать сюрприз, как ты уверял. — Она вернула контракт. — Что ж, это неважно. Все равно, я очень рада, что ты купил козу. Я у лее люблю ее. Но это такое бремя забот! — она помрачнела.

— Я могу перейти в другой отдел, — сказал Рик. — В департаменте десять или одиннадцать отделов. Например, похищения животных. Я мог бы заняться этими делами. Меня бы перебросили.

— Но премии? Они нам необходимы. Иначе магазин заберет козу!

— Я перепишу контракт с тридцати месяцев на сорок восемь. — Он стремительно извлек шариковую ручку и начал царапать на обратной стороне контракта. — Это получится… на пятьдесят центов меньше каждый месяц.

Зазвонил видеофон.

— Если бы мы не спустились сюда, а остались на крыше, — пожалел Рик, — мы бы не услышали звонка.

Иран, подойдя к видеофону, спросила:

— Чего ты испугался? Они пока не собираются отнять нашу козу. — Она протянула руку к трубке.

— Это из департамента, — сказал он. — Скажи, что меня нет дома. — Он направился к спальне.