Бегущий во тьме

Я вообще в поездах не сплю, так что даже принятая доза алкоголя не помогла мне спокойно проспать всю ночь. Я просыпался пару раз, смотрел на часы и снова погружался в неспокойную дрёму. Мои попутчики улеглись много позже меня и ещё долго вели малопонятные мне разговоры, но около часа ночи позасыпали и они. Третий раз я проснулся в двадцать мять минут седьмого — и сон моментально слетел с меня. Я в упор не помнил, во сколько поезд приезжает в Киев. Помню, что-то около семи… или восьми… Я потряс головой, посмотрел в окно — и обомлел. Как я только не заметил сразу, что в купе совершенно темно?.. За окном колыхалась ночь, чёрная, непроглядная, будто кусок бархата, которым закрыли окно. Я ещё раз посмотрел на часы, даже чуть не приложил их к уху — старая привычка, раньше-то я носил механические, это теперь перешёл на электронные. Две точечки исправно мигали между цифрами, обозначающими часы и минуты. 06:14. Но, чёрт подери, в это время уже должно всходить Солнце! Я свесился с полки, растолкал спящего внизу Костю. Он открыл один глаз и мне пришлось подождать несколько секунд, пока из его взгляда ушла пустота.

— Сколько времени? — спросил я тихо.

Костя пошарил левой рукой по столу, взял свои часы.

— Полвосьмого.

«Ну да, в России же на час вперёд…» Он собрался было повернуться к стене и снова заснуть, но я не дал.

— Может, у вас в России это и нормально, а у нас в это время на улице уже день. Тем более, часы позавчера перевели, — сообщил я уже нормальным голосом.

— Ой, ё… — выдохнул Костя и вылез из-под издевательского дорожного одеяла. Он посмотрел в окно, покрутил головой и озадаченно почесал затылок.

— Там вообще звёзды, — сообщил он растерянно. — И луна…

Мы почти синхронно посмотрели на часы — в очередной раз. Какого чёрта? Комичность и неправдовдобность ситуации пытались свести всё на шутливый лад — мол, часы, там, не перевели или ещё что. Но я-то отлично знал, что часы мои идут правильно!

— Вы чего это? — от наших голосов проснулись остальные.

Сергей поднёс к глазам руку с часами:

— Времени ж только…

— Во-во, — сказал я. — Никогда у нас в это время так темно не бывает.

За окном ничего не изменилось, там стояла такая же непробиваемая чернота, как и пятнадцать минут назад. А я только сейчас понял, что купе залито слабым, очень слабым синеватым цветом.

Я натянул штаны, футболку и вышел в коридор. Во-первых, не мешало бы наведаться в одиночную кабинку, а во-вторых — посмотреть, как отреагируют на происходящее пассажиры. Возле окон стояло несколько человек. У них у всех были совершенно ошеломлённые и даже испуганные лица. Я попытался вглядеться в темноту за окном, увидеть хотя бы столбы, опоры ЛЭП, но взгляд напоролся на стену из чёрного камня. В туалете мне удалось придти в себя. Я прислонился лбом к холодной стенке и так стоял минут десять, забыв о цели своего визита. Внутренний голос говорил, что ничего страшного не случилось, и рассудок повторял то же самое, но внутренний голос говорил: пока ничего страшного не случилось… Умом я понимал, что всё это — чертовщина, недостойная внимания, но она начинала пугать меня, как всё непонятное. Дайте мне понять — и мой страх растворится, только дайте мне понять, в чём дело… Часы испортились магнитная аномалия, как в Курске, у всего поезда испортились, на пять, шесть, десять часов назад перевелись. Хрен знает… Просто дайте мне понять — и всё!..

Я вернулся в купе. Все трое сидели уже одетые, смотрели в окно и перебрасывались словами. А за окном было всё так же темно. Только поезд, видимо, развернулся, так что стало видно звёздное небо. Землю, окутанную чёрным одеялом, нельзя было разглядеть из любой точки. На часах было уже двадцать минут восьмого.

— Ну что, у кого какие соображения? — спросил я и тут же осознал глупость своего вопроса.

Какие ж могут быть соображения, ёлкин дрын, что ты мелешь, идиот?! У меня возникло чувство, будто на меня со всех сторон смотрят. И я испугался. Раньше такого у меня никогда не было. И к психиатру я заходил только раза три-четыре в жизни — на осмотре в военкомате, при поступлении в институт да на работу.

Я вышел в коридор. Народу заметно прибавилось. В бледном голубом свете, окутавшем весь вагон, лица перестали быть лицами людей — скорее, неживые маски с прорезями, где вместо глаз — чёрные стекляшки. Они все говорили что-то — резиновые фиолетовые губы двигались совершенно не по человечески. Казалось, звуки рождаются только дрожащими кадыками…

Я тряхнул головой. Этого ещё не хватало, в истерику тут впадать! Рядом каким-то образом оказался Дмитрий, чьи почти чёрные усы в мёртвом свете превратились в размазанную по лицу полосу сажи. Он прижался лбом к оконному стеклу, прищурил глаза, вглядываясь во мрак.

— Давайте откроем окно, вылезем и посмотрим, — предложил я.