Бей. Беги. Замри

– Наверное, авария. Подождем, пока рассосется.

– Это не авария, Юго. Слышишь, сигналят? Тут что-то другое.

Он опускает стекло, высовывается из машины, прикрывая глаза рукой от яркого солнца.

– Черт подери. Ну конечно: сегодня же суббота. Гребаные протесты. Они захватили кольцевую развязку. И наверное, пропускают не все машины.

– Сверни на обочину, – настаивает Анна. – Там хватит места, чтобы проехать.

Сколько раз они закатывали глаза, застряв в пробке, видя, как другие водители запросто объезжают по обочине: если все будут так делать, начнется полный бардак!

– С ума сошла? Чтобы нас там остановили взбесившиеся психи?

Анна вздрагивает. Юго только что, сам того не желая, подсказал ей решение. Она выходит из машины и хлопает дверью.

– Анна! Вернись! Что ты делаешь?!

Она бежит, несмотря на то что ноги отекли, дышать тяжело и во рту пересохло. Юго уже потерял ее из виду. Вот и перекресток. Здесь не меньше тридцати разгоряченных мужчин, похожих на готовых к драке докеров, но это ее не пугает, она окликает их, хватает одного за локоть. Им оказывается бородач с татуировкой в виде красно-черного кинжала на шее.

– Дайте нам проехать, месье. Мы едем в следственный изолятор и не можем пропустить свидание.

– Не моя проблема, дамочка. Мы тут боремся за нашу покупательную способность, а не чтобы помогать преступникам.

Она достает из бумажника удостоверение личности.

– Прошу вас. Я мать Лео Готье.

Парень вздрагивает от неожиданности. Лео Готье? Он оборачивается, зовет остальных – эй, парни, угадайте, кто у нас тут!

– Сейчас разберемся. Рады помочь!

Четверо провожают ее до машины, она снова садится на свое место. Они подают знак изумленному Юго выбраться из его ряда и ехать вперед, выстраиваются в своего рода почетный караул. Юго, опустив голову, подчиняется, другие водители осыпают их бранью.

– Парень, мы с тобой! – кричит бородач. – Передайте ему! Мы не сдаемся. То, что мы сделали сегодня утром, это ради него, ради нас! Ради всех нас!

– Сегодня утром? Но что вы сделали? – удивляется Анна.

Ответа она не слышит. Муж закрыл окна. Анна опускает козырек от солнца и в зеркальце видит, как протестующие радостно размахивают транспарантами.

– Постараюсь это забыть, – бросает Юго. – Какой позор. Представь на секунду, что кто-то из наших знакомых мог видеть нас в компании этих чокнутых.

– Зато мы не опоздаем, и только это важно, так? Ты что, не хочешь видеть сына?

– Не могу сказать, что я хочу видеть своего сына в изоляторе.

* * *

В действительности Юго лишь выполняет роль отца, потому что чувствует себя обязанным, у него нет выбора, но с каждым днем его негодование растет. Он молится, чтобы Лео освободили, но понимает: как раньше уже не будет. Он боится, что будет меньше любить разочаровывающего, непредсказуемого сына. Маленький засранец, вот кто Лео теперь. Маленький засранец, из-за которого их жизнь охвачена пожаром. И как далеко распространится огонь?

– Эти люди сами выбрали его своим символом. Лео совершил ошибку, но за это безумие он ответственности не несет, – замечает Анна.

«Вот почему, наверное, так мало мужчин приходит на свидание с заключенными», – думает она. Возможно, им труднее смириться с ошибками тех, кого они так любят, кому подарили жизнь. Возможно, для них это что-то вроде личного поражения.

На этом их разговор обрывается. Жара убивает их воинственный настрой, расплавляет их. Они не произносят больше ни слова – только называют свои имена, приехав в изолятор.

* * *

– Готье!

Лео входит в переговорную, он опять в кофте с длинными рукавами.

– Ну, как поживает наш герой на баррикадах? – натянуто шутит Юго.

– Очень смешно, – отвечает тот.

Юго поражен дерзостью сына, тем, как тот складывает руки на груди и расправляет плечи, будто демонстрируя свою силу. Он хотел бы влезть в его шкуру – в прямом смысле, – встряхнуть, получить объяснения, ответы, может быть, даже извинения, но он застигнут врасплох. Назидательная речь, которую он подготовил, советы, которые он собирался дать, размышления о том, что происходит снаружи, о неясном будущем, – все это внезапно кажется ему бесполезным, как будто здесь можно только обмениваться банальностями. Он ограничивается тем, что сообщает Лео новости из клуба, на которые тому совершенно наплевать, а Лео в ответ подробнейшим образом рассказывает о своих утренних тренировках. Они расстаются совершенно чужими – какими никогда раньше не были, полными горечи и разочарования.

– Он, наверное, умирает от жары в этой кофте, – шепчет Анна, открывая дверцу машины.

– Меньше трех недель в изоляторе, и я уже не узнаю своего сына, – цедит Юго. – Восемнадцать лет воспитания исчезли в одночасье, пшик!

– Они не исчезли, – отвечает Анна. – Он приспосабливается.