Бей первая

Потом берет края моей кожанки и рывком сводит вместе. Я таращусь на него во все глаза. Руки он не убирает. Я ощущаю его костяшки у себя в районе солнечного сплетения. Боюсь, что он почувствует, как я начинаю трястись. Может, подумает, что это от холода?

Пауза затягивается, а мне вдруг ужасно хочется, чтобы Кир прижал меня к себе. Чувствую какое-то звериное притяжение. Но оно как будто не мое. Как будто его? Лямка рюкзака съезжает с моего плеча, и он падает, повисая у меня на локте.

Тогда Кир отпускает меня и говорит бесстрастно:

– Застегнись.

Глава 20

После уроков мы, как обычно, спускаемся к кабинету Алины Робертовны отбывать наказание. Дверь открыта, и мы впятером набиваемся в маленькую комнату. Завхоз окидывает нас ироничным взглядом и отпивает чай из большой красной кружки. Под цвет ее маникюра.

– Мне сегодня нужны две группы. Кицаева и Разгильдеев в архив, остальные на третий этаж, там стулья новые пришли. Старые вытащить, унести в подвал, новые расставить. Закончите – свободны.

Робертовна хрустит фольгой, отламывая шоколадку и бросает на нас какой-то странный взгляд.

– А почему Кир с нами стулья таскать не будет? – спрашивает Малой.

– А что Кицаева с бумажками одна делать будет? Она до ночи не закончит.

– Может, я ей помогу? Вам же без разницы. – Тоха не двигается с места, и в голосе проскакивают агрессивные нотки.

Я хмурюсь. Мне все это вообще не нравится.

– А может, Маляев, ты порядки свои устанавливать не будешь?

Голос завхоза звучит строго. Но в глазах плещется откровенное веселье. Она отдает Разгильдееву ключи и взмахивает рукой, указывая нам на выход. Золотые браслеты звякают друг о друга, сопровождая каждое ее движение.

Мы выходим в коридор, заворачиваем за угол и останавливаемся у лестницы. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. Ситуация жутко некомфортная. Даже не могу порадоваться тому, что останусь с Киром наедине. Я совсем не хочу портить отношения внутри адской четверки. Но нам теперь что, всю жизнь только впятером ходить?

– Ну что, мы наверх, вы в архив? – говорит Белый.

– Да, мы как со стульями закончим, к вам подгоним, поможем с аттестатами.

– Добро, – отзывается Кирилл и собирается уходить.

– Гильдия, – Тоха дергает подбородком и засовывает руки в карманы, – а ты сегодня к Робертовне не ходил?

– Зачем?

– Ты знаешь, зачем.

Обстановка накаляется буквально за секунду. Атмосферное явление и пьеса Островского, пять букв. Гроза. Да, именно ее приближение я чувствую, как беспокойная птица. Так и хочется заметаться, низко прижимаясь к земле. Дергаю Белого за рукав и смотрю умоляюще.

– Пацаны, – реагирует он сразу же, – что за гон? Давайте сейчас разойдемся, потом поговорите, если надо будет.

Должно быть, в его голосе есть какие-то магические нотки, потому что напрягшаяся было грудная клетка Разгильдеева тут же опадает. Челюсти разжимаются. Малой тоже сникает.

Но все же произносит:

– Вечером поговорим, Кир.

– Поговорим, Тох, – в тон ему отвечает Гильдия.

Мы идем в архив, а парни – на лестницу.

Я молчу, мысленно уговариваю сердце не выпрыгивать из моего бедного тела. Кровь и так несется по венам с ужасающей скоростью, как будто я выпила сто тысяч кружек кофе. Чувствую спазм в шее. Господи, ну только не сейчас, ничего же не произошло! Сосредотачиваюсь на окружающей обстановке. Группирую предметы по цветам. Белый. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Зеленый. Раз. Два. Три…

Вообще-то я использую этот прием для другого, но сейчас тоже помогает. Напряжение немного отпускает, и я тихо выдыхаю. Кир идет впереди как ни в чем не бывало. Открывает дверь ключом, пропускает меня вперед. А потом заходит и захлопывает ее.

Я вздрагиваю. Стараюсь шутить:

– Хочешь, чтобы мы тут задохнулись?

– Открыть?

Следующую секунду логика борется с моей одичалой влюбленностью. Первая проигрывает с разгромным счетом.

– Можно пока оставить. Станет жарко, откроем.

Мы садимся на коробки, берем по стопке документов. Разбираем каждый свою. Не разговариваем, даже не смотрим друг на друга. По всем меркам – слишком долго. Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого. Особенно после перформанса в коридоре. Малой, очевидно, приревновал, но к чему? Вот к этому? Незаметно для себя начинаю злиться. Что за бред? Болтать до поздней ночи в сети и не суметь завести разговор, сидя вдвоем в крохотной комнате. Сдираю с себя толстовку, не в силах справиться с гневом. Отшвыриваю ее в угол, и Разгильдеев, наконец, поднимает на меня взгляд. Я изгибаю бровь и поджимаю губы. Он молча возвращается к бумагам. Класс.

Я тоже занимаюсь своей стопкой. Все движения чуть более интенсивные, чем нужно. Но я не стараюсь себя сдерживать. Перед кем мне корчить из себя терминатора? Перед Киром? Он и так знает про меня больше, чем нужно. И тут, будто читая мои мысли, он тянется к моему запястью, пальцами сдвигает тонкие разноцветные браслеты, открывая синяки. Они уже зеленовато-желтые, значит, скоро совсем сойдут. Но пока видны довольно отчетливо.