Сехтманн и его коллеги (Szechtmann, Woody, Bowers, and Nahmias 1998) исследовали слуховые галлюцинации. Как и зрительные галлюцинации, слуховые галлюцинации разделяют свойство каузально возникать исключительно в мозге со случаями намеренной, сознательной симуляции, как в имагинальном слушании. С другой стороны, они разделяют свойство быть "помеченными" как происходящие из внешнего мира с обычным сознательным слуховым восприятием на уровне феноменального содержания. Томас Диркс и его коллеги с помощью позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ) выявили область в правой передней поясной извилине (область 32 Бродмана), которая активировалась как при реальном слушании, так и при галлюцинаторном слушании, но не тогда, когда испытуемые просто представляли себе слуховой опыт. Они определили области коры, в которых наблюдалось усиление кровотока во время кратковременного, преходящего слышания голосов у трех параноидальных шизофреников, которые были в состоянии указать начало и конец своих вербальных галлюцинаций (Dierks, Linden, Jandl, Formisano, Goebel, Lanfermann, and Singer 1999). Здесь мы видим еще одну вариацию упомянутого выше принципа разделения субстрата. Основной активируемой областью является извилина Хешля в доминантном полушарии, в первичной слуховой коре, той же самой области, которая активна в непосредственном сенсорном восприятии голосов. Внутренняя речь, как сознательно и преднамеренно инициированная, феноменально не представлена как реальная или как вызванная извне (см. также раздел 5.4). Хотя, что интересно, в обеих формах осознанного опыта задействованы классические зоны производства речи, внутренняя речь не активирует извилину Хешля. Короче говоря, галлюцинации принадлежат к классу феноменальных симулякров и удовлетворяют ограничению автономной активации, поскольку их каузальная история возникает исключительно внутри системы. Они обычно не имеют общего нейроанатомического субстрата с предполагаемыми симуляциями того же типа. Они привязаны к перспективе от первого лица, характеризуются различной степенью динамичности и встроены в когерентное глобальное состояние. Однако в первом из представленных случаев степень интеграции в визуальную сцену настолько мала, что контент, предъявляемый эмпирическому субъекту в ходе этих эпизодов, сразу же распознается как таковой, становясь непрозрачным. В случае Ларри, однако, мы видим, как галлюцинаторный характер (феноменально смоделированное отсутствие интенционального содержания) должен быть выведен из контекста. Обезьяна, сидящая на коленях у Рамачандрана, полностью связана с общей визуальной сценой. Лишь в некоторых случаях зрительные галлюцинации Ларри открывают ему свою неверифицируемость благодаря своим квазисенсорным особенностям. В других случаях в результате когнитивной деятельности он вынужден прийти к выводу, что эти переживания не приводят его в непосредственный контакт с внешней реальностью. В этом случае их сознательно осознаваемый репрезентативный характер является инференциальным видом знания. Поэтому они не являются непрозрачными в смысле нашего первоначального определения.