Бел-горюч камень

– Не я говорю, судьба вещает, чяво…[59]

В костре пылали кинутые внахлест деревянные плашки, подозрительно похожие на те, что покрывали землю на Октябрьской улице, терпкий лекарственный запах шел от вязанки опаленных тальниковых прутьев. На вбитых в землю кольях покачивались веревки со стираным тряпьем. У входа в ближний шатер громоздились предметы, больше подходящие обычному дому, а не легковесному кочевому обиходу – солидный умывальник с керамической раковиной, акварельный пейзаж под стеклом в сусальной раме, облезлое плюшевое кресло на ящиках вместо ножек…

Пестрая цыганская суета производила на Изочку впечатление сплошного праздника. «Жук-плавунец» с сознанием своей значимости восседал на широком бочонке из-под солярки и отдавал какие-то команды ровным, зычным голосом, уже вовсе не напоминающим разноречивый хохот. Быстрые внимательные глаза с королевской благосклонностью обегали табор, примечая, казалось, каждое движение. Люди обращались к старику смиренно, Басиль смотрел на него в молчаливом ожидании. Тот, наконец, удостоил мальчика взором, блеснул улыбкой и показал четыре пальца. Басиль поспешил воспользоваться не высказанным вслух, привычным, но щедрым сегодня разрешением: вылил в деревянную лохань четыре черпака суповой гущи и поставил перед взбудораженным от предвкушения еды медведем.

Похлебка была наваристая и вкусная – Изочка заметила это еще в котле. Цыгане ели, смеялись и шутили, что дети только на вид худые, а на самом деле жирные, потому и вкусно…

В самый разгар веселого пиршества Изочкино ухо вдруг вспомнило торговкино дранье и снова резко запульсировало… над ним раздался гневный мамин возглас:

– А ну марш домой!

Изочка сжалась в испуганный комочек и лишь тут увидела, что солнце повернуло к закату, а на песке лежат охристые тени. Под глазами Марии тоже темнели полукружья теней. Волосы растрепались, ноги были босы, пыльные туфли она держала в руках…

– Мариечка, – прошептала Изочка и замолчала в ужасе, увидев ее стертые в кровь лодыжки.

Мать Басиля мягко сказала:

– Девочка не виновата. Это я позвала вашу дочь в гости.

– Виновата, – устало возразила Мария. – Дикий, неуправляемый, бессердечный ребенок чуть не довел меня до могилы.

– Ничего страшного с вашим воспитанным, добрым, красивым ребенком не случилось, – улыбнулась цыганка. – После ужина мы собирались отвести девочку домой. Я расскажу, как и почему она у нас оказалась…

Они отошли в сторону. Цыганка принялась что-то объяснять, энергично размахивая руками, отчего концы ее вишнево-алой шали взлетали и радостно развевались на речном ветру.

Разговаривали женщины недолго. Мария кивнула, зябко передернула плечами и, не оглядываясь, пошла вверх по косогору. Изочка торопливо распрощалась с новыми друзьями и помчалась за матерью.

Мария не останавливалась, не проверяла, идет ли за ней непутевая дочь. Изочке пришлось бежать за нею вприпрыжку. У безлюдного базара их догнал запыхавшийся Басиль.

– Изочка, твой портфель!

– Ой, забыла…

– Мы ходим по разным дорогам, – выпалил он взволнованно. – Я – ром[60]. Ты – другая. Но я буду помнить тебя. И ты меня не забудь. Ладно?

– Ладно, – пробормотала Изочка.

– На бистыр!

– На бистыр, – повторила она как клятву.

– Я хотел бы стать твоим женихом, – жарко зашептал он, нагнувшись к ее многострадальному уху, – но у меня уже есть невеста. Она недавно родилась. Нас только вчера сосватали. Я не люблю ее. Я тебя люблю.

Мальчик коротко взглянул на Изочку невозможно прекрасными глазами, пошарил в кармане штанов и протянул добела отмытую ладонь. На ней лежали три крупные красные ягоды.

– Это помидоры. Они сладкие.

– Сорт такой, – кивнула Изочка. – Спасибо.

– Бахт тукэ.

– Что это значит?

– Счастья тебе.

– Твоя мама что-то похожее сказала.

– Нет, – покачал он головой, – она сказала по-другому. Но я не верю, и ты не верь… Теперь иди.

Изочка пошла мелкими шагами на шарнирных ногах, как деревянный шахматный клоун, не оборачиваясь, чтобы не разреветься в голос, а сердце ее плакало и кричало. До него, до самого сердца, внезапно дошло, что миром правит чья-то неумолимая злая воля, которая стоит выше горячих желаний, выше человеческих возможностей и даже жизней. Она запросто может подмять под себя, наступить каблуком и раздавить, будто муравья, отважного взрослого человека, не то что маленькую девочку. Басиль, конечно, сильный, раз помогает дяденькам-строителям, но ведь и он всего лишь – мальчик. И никак не избавиться от этой неизвестно откуда и кем посланной страшной власти…

Изочке было невыносимо больно от того, что она больше не увидит Басиля.

– Ты идешь или нет?! – раздраженно крикнула издалека Мария.

– А я вот так могу! – раздался отчаянный крик с другой, все еще ближней, стороны.

Изочка повернулась. Басиль стоял вверх ногами. Она застопорилась, ожидая, что он ее позовет. Но он не звал. Изочка сама приблизилась к нему.

– Прощай, – сказал мальчик хрипло и заплакал.

Руки его дрожали, но он упрямо на них держался, глаза закрылись, и слезы скатывались на лоб, теряясь в пылающем костре рыжих волос.