Бела Кун

Я заперла за ним дверь, но никакая запертая дверь не могла убедить нас в том, что мы в безопасности. «Венгерский шпик. Нас переправят в Венгрию. Никто не узнает, где мы и что с нами…»

Ничего этого, конечно, не случилось. Но нами владел уже не разум, а разбушевавшиеся нервы.

Началась проверка паспортов и билетов. Я вынула билеты и вид на жительство. Кондуктор посмотрел на нас с удивлением и вышел. Вскоре вернулся с каким-то своим начальником, который заявил, что вид на жительство не паспорт и мы должны сойти с поезда. Уже на станции к нам подошел одетый в военную форму австрийский железнодорожник и начал орать, что эти итальянцы сажают им на шею эмигрантов, что он покажет им, что дальше так не пойдет, он отправит нас обратно в Италию, и пусть там делают с нами, что хотят.

Я вспомнила слова начальника станции Тарвизио: самое важное оказаться на австрийской территории, ибо в Италии нас ожидает только тюрьма. И вдруг нервы у меня сдали, я почувствовала, что больше не владею собой, передала документы сестре и сказала:

— Отзовите железнодорожника, который кричит, и скажите ему, кто мы такие.

(Вид на жительство был выписан на мою девичью фамилию Гал.) Будь что будет, но в Италию я обратно не поеду!

Сестра так и сделала. И я заметила, как меняется лицо человека в форме, услышала его слова: «Почему вы сразу не сказали?» Видела, как он подошел ко мне. Но было уже поздно — я потеряла сознание.

Железнодорожник тотчас послал за врачом, врач пришел и установил, что везти меня в таком состоянии нельзя. Дал лекарство. Мне стало чуть получше, но поезд тем временем ушел, и мы остались на станции в ожидании того, как поступят с нами австрийские власти.

Сестра, держа на руках Колю, пошла вместе с Банди на почту отправить телеграмму Ландлеру в Вену, чтобы он прислал разрешение на въезд. Агнеш и врач остались со мной.

Когда я пришла в себя, доктор сказал:

— Что ж вы так испугались, сударыня, неужто подумали, что в Австрии могут дурно отнестись к жене крымского губернатора Бела Куна?

Бела Кун, конечно, не был никогда крымским губернатором. Но так как австрийские газеты писали, что он член Реввоенсовета Крымского фронта, а потом, что он председатель Крымревкома, то австрийский врач, естественно, «возвел» его в губернаторы. Быть может, он подумал, что, возводя Бела Куна в такой высокий чин, он получит больше гонорара? Уж как оно там было — не знаю, но относился он ко мне так внимательно, будто я и в самом деле была губернаторшей.

Немного погодя явились еще какие-то официальные лица и сказали: ввиду того, что, по мнению врача, я не могу ехать дальше, они предоставят мне комнату при вокзале. А перед комнатой — если я не возражаю — поставят человека, который будет целиком к нашим услугам. Принимать гостей не рекомендуют, ибо трудно предвидеть, кто придет и с какой целью, а они не хотят, чтобы у нас вышли какие-нибудь неприятности. Затем одобрили, что мы телеграфировали в Вену о разрешении на въезд, сказали, что они и сами телеграфировали властям и к тому времени, как Gnädige Frau — то есть мне — станет лучше, наверняка придет и разрешение.

Мы заняли комнату. Врач навещал меня каждый день. Беседовал на разные медицинские темы, пытался поговорить и о политике, но это ему не удалось.

На другой день явилась целая комиссия. Допросили, сняли протокол и заверили в том, что семья Бела Куна стоит под защитой австрийского правительства и может чувствовать себя в полнейшей безопасности. Кроме того, рассказали, что и Михай Карой с семьей проехал через их станцию и жена Карой вела себя гораздо смелее мужа. Карой был очень подавлен, однако даже он был энергичнее меня, хотя ехали они еще в гораздо худших условиях. Самого Карой привезли на границу связанного.

Меня не интересовали их соображения о том, энергична я или нет, ибо как раз благодаря моей слабости не отправили нас обратно в Италию. А это было сейчас важнее всего.

Дня через три или четыре пришло разрешение из Вены. Австрийские чиновники проводили нас к поезду. Любезно попрощались. Мы поблагодарили их за гуманное отношение, сели в поезд и уехали.

Все окончилось хорошо, но пережитое повергло меня в такое тяжелое душевное состояние, что мужчин, сидевших в купе, я тут же приняла за сыщиков и всю дорогу до Вены мучилась мыслью о том, что они сопровождают нас и в Вене поведут прямо в тюрьму.

Наконец приехали. Я выглянула из окна вагона. Крикнула носильщика. Вместо носильщика ко мне подбежал Бела Ваго. Радостный, стал он выгружать нас из вагона. Пока он был занят своим сыном, я следила глазами за соседями по купе. Но те, не удостоив меня взглядом, побрели прямо к выходу.

ВЕНА — ШТЕТТИН — ПЕТРОГРАД — МОСКВА

1

13 конце апреля начался второй период нашей венской жизни.