Бела Кун

Как-то раз профессор Альвизи гулял с дочкой по улице. На него накинулись сзади и били до тех пор, пока он не упал без памяти. Не помогли и отчаянные крики девочки. Власти предпочли не вмешиваться. Профессор был обязан жизнью одному знакомому, который случайно проходил по улице, услышал истошный детский крик, побежал туда, где шло избиение, вырвал полумертвого человека из рук озверелых молодчиков и потащил его домой.

Такие случаи стали повседневным явлением. Когда фашисты поняли, что действия их остаются безнаказанными, они еще с большим пылом накидывались на рабочих. Однажды вечером напали на болоньскую Camera de lavoro. Ворвались в зал и стали избивать всех подряд. Секретарь Camera de lavoro Буко совсем потерял голову и вызвал на помощь полицию. Полиция явилась, выгнала фашистов, но опечатала помещение и захватила все документы и деньги партии.

Рабочие на другой же день объявили забастовку и вышли демонстрировать на улицу. Это оказалось для полиции отличным предлогом — теперь она могла в открытую выступить против рабочего класса. Начались аресты. Будто черная туча надвинулась на город.

Фашисты срывали в трамваях портреты рабочих лидеров и вместо них вешали портреты фашистов. Кондуктора и вожатые отказывались работать в таких трамваях. Тогда фашисты приводили на их место своих людей.

Фашистский поход против коммунистов распространился и на нас. Поначалу они только распевали у нас под окнами разные похабные песенки, потом напечатали в своей газете, что я сидела в кафе вместе с Мизиано[84] и на груди у меня был большевистский значок. Какой-то фашист будто бы подошел ко мне, сорвал его. И сказал: «Как не стыдно носить в Италии такой значок!» По словам газеты, фашист хотел даже ударить меня, и тогда мой «кавалер» Мизиано, вместо того чтобы стать на мою защиту, трусливо бежал.

Когда утром я пришла в молочную, хозяин участливо оглядел меня, ища, очевидно, следы побоев. Узнав, что со мной ничего такого не случилось, он сказал, что все равно жалеет меня, потому что еще может случиться: «Это такие негодяи, которые ничего не боятся!»

Я задумалась. Что же делать?

Альвизи с женой были в таком ужасе, что советовали нам как можно скорее уехать из Италии, ибо надвигаются грозные события, которые для нас могут оказаться роковыми. Правительство, говорили они, только формально руководит страной, и не сегодня-завтра Муссолини придет к власти. У него могучая поддержка: не только сицилийские помещики стоят за него, но и большинство итальянской буржуазии.

В эти же дни нас навестил один врач, который бывал у нас, когда еще болела Агнеш. Теперь он раскрыл свое подлинное лицо и сказал:

— Муссолини просил передать, чтобы вы как можно скорее уехали из Италии, ибо фашисты все равно не потерпят семью Бела Куна на территории страны. Если же вам некуда деваться, то можете поехать в Сан-Марино. Муссолини готов предоставить для этого свою машину.

Я ответила, что машина Муссолини мне не нужна и что мы при первой возможности уедем поездом.

На другой день я отправилась к адвокату-социалисту (Скияси уже давно и след простыл), рассказала ему обо всем и попросила как можно скорее достать нам разрешение на выезд. Адвокат охотно согласился, ибо наше пребывание в Италии уже и социалистам стало в тягость.

Я написала в Вену письмо Ландлеру и попросила его прислать для нас разрешение на въезд, так как в Италии мы дольше оставаться не можем. Ответное письмо получила очень скоро, по визы в нем не было, только вид на жительство в Вене.

Тем временем полиция решила, видно, что теперь самое время прибегнуть к своему излюбленному методу — к провокации.

В том доме, где мы жили, поселились студенты-маззинисты. Я их никогда и в глаза не видела, и тем не менее они явились вдруг ко мне и попросили разрешения спрятать у нас на чердаке оружие, ибо они точно знают, что полиция готовится произвести у них обыск. Я уже чуть было не согласилась. Но тут вышел в коридор Аладар Комьят — он был как раз у нас — и спросил, что им нужно. Студенты повторили свою просьбу. Комьят обругал их как следует и выгнал. А меня предупредил, чтобы я не смела разговаривать с ними, так как среди этих студентов наверняка есть провокаторы.

Счастье, что Комьят был у нас, иначе мы могли бы попасть в большую беду.

На второй или третий день к нам явились с обыском. Переворошив даже колыбельку восьмимесячного Коли, поднялись на чердак и там тоже все перерыли.

При обыске присутствовала и пятилетняя Агнеш. Она смотрела, смотрела, как роются в наших вещах, потом вдруг подошла к начальнику полиции, встала перед ним и, вынув из кармана халатика зажигалку, насмешливо протянула ему. «Это тоже бомба», — сказала она и предложила обыскать свои карманы: мол, и там есть оружие. Насмешка пятилетней девочки, конечно, поразила полицейского чиновника. Но, злобно бросив: «Папина дочка», он тотчас заговорил о другом.