Бела Кун

После рождения сына я долго болела, и итальянские товарищи решили не оставлять нас на жаркое лето в Болонье, а увезти в маленький приморский городок, чтоб я скорей поправилась.

Выписавшись из родильного дома, я узнала, что нам уже сняли квартиру в Католике (итальянское курортное местечко) у одного товарища. Через несколько дней мы в сопровождении его жены уехали из Болоньи.

В Песаро (тоже курортный городок) пришлось прервать поездку, так как у меня началась грудница и надо было срочно сделать операцию. После операции сразу поехали дальше, но у меня еще месяцами держалась температура, чувствовала я себя плохо и поэтому не могла насладиться прелестями Адриатики.

За три месяца, что мы провели в Католике, судьба венгерских эмигрантов в Италии круто повернулась в дурную сторону. Ввиду раскола социалистическая партия Италии перестала оказывать поддержку эмигрантам, а у компартии на это не было средств.

Оторванные от товарищей, мы почти ничего не знали о том тяжелом положении, в котором оказались венгерские политэмигранты.

В Католике нас навестил товарищ Грациадеи[83]. Он вернулся в Италию из России и передал деньги, которые послал нам Матиас Ракоши. Грациадеи встретился с Ракоши на границе и рассказал ему, что у нас большие материальные трудности, потому что коммунисты нам помогать не могут, а социалисты не хотят. Ракоши вынул все деньги, что были у него в кармане, и попросил Грациадеи передать их нам. А сам вынужден был повернуть обратно, ибо денег у него совсем не осталось.

Так относился в те времена Ракоши к семье Бела Куна.

К началу сентября я поправилась, и мы вернулись в Болонью. Там ожидал нас приятный сюрприз — квартира. Мы радовались, что больше не придется жить в гостинице.

Квартира оказалась из трех комнат, в красивом доме на втором этаже. В этом же доме, на том же этаже жил профессор Альвизи с семьей. Он был социалистом. Несмотря на раскол в партии, Альвизи и его семья относились к нам прекрасно, всегда во всем старались помочь, а дети так полюбили друг друга, что, когда нас выслали из Италии, Альвизи попросили оставить у них «маленького Николо».

К этому времени у нас случилось еще прибавление в семье: мы взяли к себе девятилетнего сына Ваго, который попал в Италию с «детским эшелоном». Банди Ваго так и жил с нами, пока мы оставались в Италии. Он ходил в школу, а Агнеш — в детский сад. Оба очень быстро выучили итальянский язык и говорили меж собой только по-итальянски.

Постепенно мы все привыкли к жизни в Италии и даже не чувствовали себя одиноко, хотя, кроме венгерских товарищей, к нам никто не ходил. Члены социалистической партии отстранились от нас. Коммунисты вели себя весьма осторожно и были правы, ибо против них уже начались гонения.

Однажды поздно вечером мы услышали тихий стук в дверь. Вошли двое мужчин. Представились: Бордига и Марангони.

Бордига извинился, что потревожил нас в такой поздний час, но раньше он не может появляться на улице. Он пришел нам сказать, что впредь все заботы о нас берет на себя коммунистическая партия. Ему, к сожалению, не удастся здесь нас навещать, так как он живет нелегально, но товарищ Марангони будет целиком к нашим услугам. К тому же Маран-гони учитель, он сможет помочь и детям. А скоро нас перевезут в Неаполь, и кончится наше одинокое существование, ибо и он, Бордига, и его семья будут вместе с нами.

Я поблагодарила Бордигу за внимание. И больше никогда не видела его.

Марангони в самом деле стал нашим постоянным гостем и вел себя так, будто жить без нас не может. Помогал детям, нашел учительницу для Агнеш, которая обучала ее чтению и письму. Эта великая дружба сохранялась до тех пор, пока фашисты не перешли в открытое наступление против коммунистов. Тогда Марангони исчез, и больше мы его не видели.

Уже в России рассказали мне итальянские товарищи, что Марангони один из первых предал коммунистов и перешел на сторону фашизма. Вполне возможно, что он и перед этим был уже провокатором.

Судьба Бордиги в коммунистическом движении известна.

Затем наступили тревожные времена. Фашисты готовились к взятию власти. Прямо на улице нападали на коммунистов, избивали их резиновыми дубинками, когда же избитый терял сознание от боли, его оставляли на тротуаре и шли дальше продолжать свое черное дело.

Они стремились использовать для себя противоречия в рабочем движении и поставили себе целью — завоевать как можно больше сторонников среди рабочих и мелкой буржуазии. В социалистической партии полно было лавочников, ремесленников — едва лишь они пронюхали, что фашисты могут победить, как тут же переметнулись на их сторону.

Вот уже несколько месяцев держалась такая тревожная атмосфера. Фашизм наступал все более широким фронтом. Либеральная партия доказала свою беспомощность, непригодность для борьбы с фашизмом — надо сказать, что, усматривая главную опасность в коммунистах, она чаще нападала на них, чем на фашистов. Последним это придало еще больше смелости, и теперь они уже открыто избивали не только коммунистов, но и социалистов.