Бела Кун

Для нас сейчас, пожалуй, трогательней всего звучит выписка из протокола VIII съезда Советов, где после разгрома врангелевщины Калинин так предоставляет слово председателю Крымревкома Бела Куну;

«КАЛИНИН. Слово для приветствия предоставляется представителю истерзанного венгерского пролетариата, только что вернувшемуся с Южного фронта т. Бела Куну. (Аплодисменты. Голоса: «Да здравствует т. Бела Кун!»)»

И «представитель истерзанного венгерского пролетариата», председатель Крымревкома Бела Кун заявил:

«Товарищи, перед этим съездом стоят огромные задачи, поэтому я только в коротких словах передаю вам привет от только что освобожденного от ига белогвардейцев красного Крыма».

2

Разгром врангелевщины имел огромное международное значение. Врангелевская армия была последним отрядом контрреволюции, и с разгромом ее рушилась последняя надежда международной контрреволюции.

После организации Советской власти в Крыму Бела Кун в марте 1921 года уехал в Германию. Там он вместе с другими венгерскими коммунистами участвовал в героическом мартовском восстании, был одним из его руководителей. В истории германского рабочего движения этот трагический этап борьбы немецкого пролетариата за власть известен под названием «мартовское выступление».

Потерпело оно поражение в первую очередь из-за политики раздробления сил, которую вели социал-демократические лидеры профсоюзов, а также и потому, что Паул Леви со своей компанией оппортунистов мало того что не вовлек в движение широкие массы пролетариата, мало того что не создал единого центра для руководства восстанием, а в самый разгар боев объявил все движение «путчем» и призвал рабочих сложить оружие.

Поражение мартовского выступления породило горячие споры в Коминтерне.

Паула Леви исключили из партии, и, как было записано в резолюции Исполкома Коминтерна: «Если бы даже Паул Леви был на 9/10 прав в своих суждениях о мартовском выступлении, то и в таком случае он подлежал бы исключению из партии ввиду неслыханного нарушения дисциплины и ввиду того, что своим выступлением при данных условиях он нанес партии удар в спину»[87].

На III конгрессе Коминтерна продолжались жаркие споры в связи с мартовским выступлением. Ленин с обычной для него мудростью и объективностью проанализировал события и возникшую по ходу их так называемую «теорию наступления».

Клара Цеткин, которая на конгрессе выступала с критикой мартовского восстания и «теории наступления», в своих воспоминаниях приводит в связи с этим ленинские слова: «Вообще можно ли это назвать теорией? Это иллюзия, романтика. Поэтому-то она и была изобретена в стране «мыслителей и поэтов» при содействии моего милого Бела, который тоже принадлежит к нации, поэтически одаренной, и чувствует себя обязанным быть всегда левее левого. Мы не должны сочинять и мечтать. Мы должны оценивать трезво, совершенно трезво мировое хозяйство и мировую политику, если хотим вести борьбу против буржуазии и победить… Пока что мы должны больше прислушиваться к Марксу, чем к Тальгеймеру и Бела, хотя Бела — прекрасный, преданный революционер».

Говоря о самом мартовском выступлении, Ленин сказал так:

«Все же мартовское выступление является большим шагом вперед, несмотря на ошибки его руководителей. Но это ничего не значит. Сотни тысяч рабочих героически боролись»[88].

На III конгрессе Коминтерна была принята резолюция об «Уроках мартовского выступления». В ней было сказано:

«Мартовское выступление было навязано Объединенной коммунистической партии Германии нападением правительства на средне-германский пролетариат…

…III конгресс Коммунистического Интернационала считает мартовское выступление шагом вперед. Мартовские выступления были геройской борьбой сотен тысяч пролетариев против буржуазии. И О.К.П.Г., взяв на себя руководство защитой рабочих Средней Германии, доказала, что она является партией революционного пролетариата Германии»[89].

Ваго рассказал мне, что среди бывших руководителей советской республики чрезвычайно обострились противоречия. Споры идут главным образом по вопросу об ответственности за падение Венгерской советской республики и по вопросам партийного строительства.

Я выслушала его, ничего не ответила, только задумалась.

Ваго ушел, но еще перед уходом распорядился, чтобы хозяйка пансионата никого не впускала к Frau Gal (Frau Gal была я). Дело в том, что, как и год назад, полиция и сейчас заявила: выдаст вид на жительство на мою девичью фамилию, и даже хозяева не должны знать, кто мы такие. Кроме того, порекомендовала нам почти не принимать гостей, ибо иначе не может поручиться за нашу безопасность.

На другой день жена Ваго привела ко мне врача. Он прописал мне абсолютный покой и постельный режим, потому-то и не могла я пойти за видом на жительство. Вместо меня отправилась сестра с адвокатом. Полиция не забыла, конечно, напомнить ей, что год назад мы уехали в Италию с чешскими паспортами. Сестре было объявлено решение суда и сказано, что после выздоровления я сразу должна прийти и подписать его.