Бела Кун

Две недели спустя и я отправилась в полицию, где тот же старший советник Прессер протянул мне судебное решение о денежном штрафе и осыпал меня градом упреков, которые, в сущности, относились даже не ко мне. Весь свой гнев против венгерских коммунистов он излил на меня. Дескать, сколько неприятностей причиняют они австрийской полиции и как некрасиво пользуются лояльностью австрийского правительства. Ведут себя так, будто они и есть государственный аппарат, — фабрикуют паспорта, покупают паспорта, едут куда хотят и когда им вздумается. Австрийскому правительству в конце концов надоест терпеть все эти противозаконные действия, и оно вынуждено будет принять такие же крутые меры, какие принимают и другие государства. И дальше он выразил надежду, что впредь я буду подчиняться австрийским законам. Потом спросил наш адрес и милостиво отпустил меня домой.

Адрес наш был известен ему, разумеется, раньше, чем мне. Он сам предупредил хозяев об опасных постояльцах, попросил их проследить за тем, кто ходит к нам, и докладывать об этом полиции.

Все это, точно так же как и прежняя хозяйка, поведала нам владелица пансионата, когда мы прощались с ней перед отъездом в Россию. Она рассказала, что, как только Ваго снял для нас квартиру, полиция тотчас доверительно сообщила ей, что под фамилией Гал у них будет жить семья Бела Куна.

Хозяева были польские эмигранты и с первой минуты отнеслись к нам с симпатией. Им даже в голову не приходило следить за нами. «Приедете в Вену, дорогими гостями будете», — сказали они на прощанье. Мы поблагодарили, но воспользоваться их гостеприимством так и не пришлось, ибо с сентября 1921 года по сей день не бывали в Австрии.

В Вене мы жили очень замкнуто. Кроме семейства Ваго, у нас почти никто не бывал, разве что Андор Габор навещал иногда. И, несмотря на это, куда бы мы ни ходили, за нами повсюду следовала полицейская машина. Видно, венская полиция приняла «очень близко к сердцу» нашу безопасность.

Как только мы приехали, жена Ваго сразу рассказала нам, что ведется довольно серьезная работа по разложению эмиграции и тут действуют рука об руку венгерская и австрийская полиции.

Коммунисты понимали, что полиция хочет расстроить их ряды, подсылая своих людей, чтобы они вносили как можно больше беспорядка и смятения. Пытались против этого, конечно, бороться, но совсем вытеснить агентов полиции удалось лишь тогда, когда большинство эмигрантов переселилось в Советский Союз.

Ваго рассказала мне и о том, что в Вене открылся венгерский ресторан — хозяйка его вдова некоего врача Патаки. В этом ресторане отлично готовят и питание стоит относительно недорого. Патаки она знает давно, продолжала Ваго, но тем не менее не доверяет ей и просит, чтобы ноги моей там нс было. Тем более что в ресторане Патаки происходят самые жаркие споры и ссоры между эмигрантами. Иногда дело доходит даже до драки.

Причин для ссор было много, ибо в эту пору не только буржуазная печать заполняла мир всякими клеветническими статьями против коммунистов, но находились и такие коммунисты, которые по части брани против товарищей могли дать десять очков вперед любой буржуазной газете.

Я послушалась жену Ваго. В ресторан Патаки не ходила, из эмигрантов встречалась только с теми, с кем была хорошо знакома. Это было нетрудно сделать еще и потому, что в конце мая или в начале июня мы переехали в Петцлейнсдорф — дачное место неподалеку от Вены, где вместе с женой Поганя сняли комнаты в пансионате.

Питание было почти несъедобным, хозяйка была сварлива, но красота природы и отличный воздух Петцлейнсдорфа возмещали все. Мы чувствовали себя хорошо. Жена Ваго с детьми каждый день навещала нас. И так в полном единодушии ждали мы вестей о III конгрессе Коминтерна, который заседал в Москве. С интересом читали в «Роте фане» репортажи с конгресса.

Пожалуй, еще с большим волнением ждали решений конгресса эмигранты, вступившие в борьбу с Бела Куном. «Вот когда дадут ему по шапке за Венгерскую советскую республику да за мартовское выступление», — пророчили они.

Конгресс закончился. В решениях его нигде не было записано, что Бела Куну «дали по шапке». Напротив, мы прочли в «Роте фане», что его избрали членом Исполкома Коминтерна и даже Политического бюро.

Эта весть поразила, но не разоружила тех, что ждали совсем иного. Поход клеветы продолжался, и самые разные силы сплотились для того, чтобы облить грязью руководителей КПВ, Венгерской советской республики и в первую голову Бела Куна.

Но в ту пору события Венгерской коммуны были еще столь недавними, а участников и очевидцев восстания в Германии было еще так много, что не удалось затуманить ту революционную работу, которую проделали коммунисты под руководством Бела Куна.

В августе 1921 года меня пригласили в русское посольство. Тогдашний посол Вронский сказал, что он получил сообщение из Москвы, согласно которому мы должны выехать туда по личной просьбе Ленина, так как Бела Кун болен.