Когда же Бела Кун вернулся из России и рассказал о Ленине, мне стало ясно, что Ленин вовсе не неземное существо, а революционер и настоящий человек. Ценой героической борьбы создал он такую партию, которой удалось привлечь массы на сторону революции и подготовить их к взятию власти. Ленин, говорил мне Бела Кун, завоевал и удержал доверие и любовь масс именно тем, что остался самим собой, остался скромным человеком, даже будучи во главе громадной державы. Его политические дела и личная жизнь абсолютно совпадали с той идеей, которую он провозглашал, за которую он боролся.
Когда Бела Кун рассказывал о Ленине, чувствовалось по голосу, что он горд тем, что Ленин его любит и он может быть учеником Ленина; благодарен за то, что, если ему случалось занять ошибочную позицию в каком-нибудь вопросе, Ленин убеждал его, выводил на верный путь. И в последующие годы, когда Бела Куну надо было принять решение по какому-нибудь серьезному вопросу, он всегда думал о том: а как решил бы Ильич?
…Ленина похоронили. Сто тысяч рабочих вступили в партию, чтобы восполнить тяжелую потерю.
В том году Бела Кун отдал очень много души и сил, чтобы организовать издание ленинских трудов на разных языках мира.
Я уже кое-как научилась разговаривать по-русски, Агнеш говорила превосходно. Странно усваивала она язык. Ходила в русскую школу, но, когда к ней обращались, в первые три месяца не отвечала. Дома тоже в ходу были только венгерский язык да итальянский. (Последний она вскоре забыла совсем.) И вот в один прекрасный день заговорила по-русски и в школе и дома, причем безупречно.
Сама я в это время служила уже в Межрабпоме — реферировала немецкую и французскую прессу. Потом некоторое время работала в Межрабпомфильме. (Весь доход с картин этой студии шел в помощь революционерам, арестованным в капиталистических странах.)
В Межрабпоме было довольно много неполадок, и поэтому решили произвести ревизию. Поручили это дело старому большевику Цветковскому. Он проверил все и предложил кое-кого уволить, а меня вызвал к себе и сказал: «Вы будете заведовать отделом». Я запротестовала, сказала, что у меня на это не хватит способностей. Он долго настаивал, но тщетно.
Когда я рассказала о своем разговоре Бела Куну, он засмеялся: «Да, неплохо, если бы и другие так же откровенно сообщали, к чему у них есть способности, а к чему нет».
В конце 1925 года я перешла на работу в Северолес, председателем которого был Эрне Пор. Позднее, когда Пора откомандировали в Англию, поступила в ВЦСПС. Но там работа пришлась мне не по душе, и тогда заместитель директора Института Маркса и Энгельса Эрне Цобель предложил мне перейти к ним.
Когда я явилась к директору института Рязанову, он начал орать (голос у него был такой, что стены дрожали):
— Жена Бела Куна! Ну и что ж? Да разве я МОПР, благотворительное учреждение, чтобы всех принимать к себе?
Расстроенная, чуть не плача, пошла я домой. Полчаса спустя позвонил Цобель:
— Приходите, вы приняты.
— Не пойду, — ответила я.
— Нет, приходите.
Одиннадцать лет проработала я в институте. Рязанов был очень доволен мной.
— Вы деловой, трудолюбивый работник, таких я люблю, — сказал он мне как-то. — Не сердитесь на меня! Но ведь сами же понимаете, что немало жен ответработников, которые ни черта не делают, целыми днями баклуши бьют, а зарплату получают. Ну не сердитесь!
17 июня 1924 года открылся V конгресс Коминтерна. На этом конгрессе у Бела Куна было очень много дела. Он участвовал в работе и политической, и программной, и организационной комиссии. Был председателем комиссии по пропаганде. Однако, несмотря на страшную загруженность, ходил веселый, полный энергии.
Когда конгресс закончился, Краснопресненский райком партии устроил в честь немецкой делегации большой праздник в Серебряном бору, где мы снимали дачу. Приехали Тельман, Пик, Геккерт и другие. Играли в лесу в салочки, в горелки. Бела Кун тоже бегал, как мальчик.
Наигравшись и набегавшись, сели ужинать. И вдруг мне стало дурно. Я потеряла сознание. Померили температуру: сорок. Поначалу опасались самых разных болезней, но потом выяснилось, что у меня попросту малярия. Повезли в Кремль (больница тогда еще помещалась там). Я всю ночь металась в жару и пела. Меня заворачивали в мокрые простыни и заставляли пить хинин. Бела Кун сидел у Клары Цеткин (она тоже жила в Кремле) и каждые пятнадцать минут названивал врачу, чтоб узнать, как я себя чувствую.
Через несколько дней мне стало лучше.