Бела Кун

«Приходившие туда русские товарищи то и дело заглядывали в зал, прислушивались, качали головой, не понимая, что тут происходит. Секретарь, только недавно вышедшая из тюрьмы большевичка, просила русских товарищей не шуметь.

— А кто это такие, там в зале? — спросил вдруг какой-то пожилой мужчина, походивший скорее на крестьянина, чем на рабочего.

Секретарь, тихо и важно растягивая слова, объяснила:

— Мадьяры. Пленные. Тоже готовятся к революции. У себя на родине.

Старик смотрел, смотрел, потом тихо и неуверенно спросил:

— Они тоже большевики?

— Еще не все, но станут у нас большевиками, — ответила секретарь.

— Знаешь что, покажи-ка ты мне хоть одного мадьярского большевика, — попросил старик, но по интонации его чувствовалось, что все это кажется ему небылицей.

— Да вон как раз их вождь идет! — смеясь, воскликнула девушка и указала на выходившего из зала Бела Куна.

Старик крестьянин подошел к Бела Куну и схватил его за плечи.

— Верно, что ты австриец? (Русские обычно и венгров называли австрийцами.)

— Верно, — ответил Бела Кун.

— И большевик? — допытывался старик.

— Да, большевик.

— А те, в зале? — и старик указал в ту сторону.

— И те тоже, — ответил Бела Кун.

— А когда домой поедете, тоже революцию будете делать? — продолжал он допытываться, не сводя глаз с Бела Куна.

— Обязательно сделаем.

— Ну тогда — на, отвези своим товарищам австрийцам, — и он расцеловал Бела Куна в обе щеки.

Окружившие их русские коммунисты громко рассмеялись и захлопали старику, которого Бела Кун под руку повел в зал…»[26]

В конце 1917 года по вызову ЦК партии Бела Кун уехал в Петроград, где познакомился с Лениным и другими руководителями большевистской партии. Обогащенное ленинскими идеями, там и сформировалось окончательно революционное мировоззрение Бела Куна.

Начиная с этого времени, он постоянно сотрудничает в «Правде». Кроме вопросов русской и международной революции, он затрагивает в своих статьях проблемы венгерского рабочего класса и крестьянства, пишет о Венгрии, втянутой в мировую бойню, объявляет войну Габсбургской династии, бичует оппортунистических руководителей венгерского рабочего движения. Из Петрограда приветствует он первую попытку создания рабочих Советов в Венгрии. Он первый в истории рабочего движения Венгрии призывает венгерских солдат повернуть оружие против угнетателей, последовать примеру русской революции, рабочих — захватить заводы, крестьян — отнять землю у помещиков и весь венгерский народ — с оружием в руках положить конец войне. «Итак, лозунгом пролетариев в самом скором времени будет не только: «Да здравствует III Интернационал», но и «Да здравствует власть Советов во всем мире!» — заканчивает Бела Кун свою первую статью в «Правде» 26 января 1918 года и 4 июля пишет уже о том, что «правительство хочет подавить рабочее движение с помощью силы… А от открытой диктатуры буржуазии недалеко до открытой диктатуры пролетариата»[27].

«Марксистская теория сделалась признанным учением пролетарского государства, рожденного революцией, — писал Бела Кун в статье о пензенском памятнике Карлу Марксу. — И уже потому, что диктатура пролетариата доводит революцию до конца, марксизм не сделается в России официозной теорией в том смысле слова, каким он стал в среде германской социал-демократии»[28].

В 1918 году выпускает Бела Кун свои брошюры: «Чего хотят коммунисты?», «Кому принадлежит земля?», «Кто платит за войну?», «Что такое советская республика?»

Эти брошюры оказали огромное влияние не только на попавшие в Россию сотни тысяч венгерских и других военнопленных, но и на массы рабочих и крестьян в самой Венгрии. Несмотря на все кордоны заградительных отрядов, они контрабандно прибывали в страну. (Переправкой их занимался сам Бела Кун.) А кроме того, вернувшиеся на родину и прошедшие «карантин» военнопленные на память приводили слова из этих брошюр, распространяли идеи Бела Куна о революции рабочих и крестьян.

Об активном участии Бела Куна в движении военнопленных я догадывалась уже в 1917 году. Один за другим покидали меня ученики, и всё под разными предлогами.

Надо сказать, что после Февральской революции многим пленным удалось бежать домой, а они только и делали; что рассказывали, как их товарищи ведут себя в России, причем рассказывали по-разному. Офицеры ругали, честили изменниками родины всех, кто поддерживал русскую революцию, а солдаты говорили о них сочувственно. Когда в ноябре 1917 года большевики взяли власть, вернувшихся домой пленных мигом загнали в карантинные лагеря, где каждому вручили по длиннющей анкете.

Помню, как один мой знакомый, вернувшись из такого карантинного лагеря, явился прямо ко мне и показал анкету, которую он должен был заполнить. Имя Бела Куна упоминалось в ней не раз, и именно в тех пунктах, где спрашивалось об участии в русской революции и об отношении к офицерам австро-венгерской армии.