С того дня, как в венгерских газетах появились броские заголовки: «Революция в России», «Царь отрекся от престола», «Приближается мир!», да и позднее, когда большевики во главе с Лениным взяли власть, в Коложваре все больше велось разговоров про русскую революцию, все яростнее сталкивались люди и мнения. В это время прочли мы впервые и про Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, да и вообще впервые услышали слово «Советы». Но, по сути дела, особенно в тех кругах, где я вращалась, никто не знал точно, что означают эти слова, каково их содержание, а главное, что они повлекут за собой.
Большинство людей, правда, утверждало — и на этом дружно сходились все, — что большевистская революция (или, как ее многие называли, «анархия») весьма полезна для центральных держав, ибо Россия выпадет из числа противников, и тогда победа центральных держав обеспечена. Территориально мы окажемся в выигрыше, так как Германия и Австрия оторвут кусок от Польши и Украины; да и Венгрия произведет кое-какую территориальную ревизию, отщипнув несколько тысяч квадратных километров от Румынии (в одной из ультрашовинистских газет была напечатана даже весьма наглядная карта такого рода), а после этого можно и закончить войну.
Лозунг «Да здравствует война!» за три года сменился постепенно лозунгом «Да здравствует мир!».
И, невзирая на все эти благие перспективы, коложварские буржуа и мелкие буржуа были всерьез озабочены. Ведь газеты все больше пополнялись сообщениями о том, что в России земля стала достоянием народа, что банки национализированы, на заводах ввели рабочий контроль, дома перешли в руки тех, кто в них живет, печать и издательства оказались принадлежностью государства и прочее и прочее.
Коложварским господам все это, конечно, пришлось не по душе, и им оставалось только тешить себя словами: «Пусть делают там, что хотят, пусть растет анархия в России, главное, чтобы мы закончили войну приобретением новых территорий».
Совсем иначе думали рабочие.
После будапештской декабрьской демонстрации 1917 года 21 января 1918 года состоялась огромная рабочая демонстрация в Озде. Демонстранты приветствовали русскую революцию, а площадь перед заводом, где состоялся митинг, назвали площадью Ленина.
(Это была первая площадь Венгрии, а быть может, и в мире, названная именем Ленина. Думаю, что такой факт правильно было бы отметить мемориальной доской.)
Бела Кун, как я уже упоминала, попал сперва в томские лагеря для военнопленных.
В 1917 году в Томске насчитывалось около восьмидесяти тысяч жителей, среди них было много ссыльных, и они оказали, разумеется, большое влияние на развитие революционного движения.
Когда Бела Куна привезли в томский лагерь, там уже действовала группа военнопленных, которая вела борьбу с реакционным офицерством и не желала подчиняться лагерной дисциплине. В эту группу входили Ференц Мюнних, Карой Райнер, Бела Ярош, Геза Павлик, Йожеф Рабинович, Эрне Зайдлер и Имре Силади. Они агитировали против монархии и войны. С прибытием Бела Куна их работа укрепилась и, главное, расширилась.
«Бела Кун сразу же по приезде дал решительно марксистское направление деятельности группы. Мы установили связь с сибирской большевистской организацией — тогда-то и попали нам впервые в руки сочинения Ленина. Они дали ответ на многочисленные вопросы, которые уже десять лет волновали Бела Куна», — писал Ференц Мюнних.
(В те годы зародилась дружба Бела Куна с Ференцем Мюннихом, которой суждено было еще окрепнуть в годы гражданской войны и позже, когда они почти одновременно вернулись на родину. Начиная с основания Компартии Венгрии и во время пролетарской диктатуры, затем после поражения и в горькие годы эмиграции их всегда связывали дружеские и политические отношения. Бела Кун любил Ференца Мюнниха не только потому, что Мюнних был всегда веселым, жизнерадостным человеком и это соответствовало характеру Бела Куна, но главным образом потому, что в политических боях, особенно в начале двадцатых годов, Мюнних был отважным, принципиальным соратником и другом, на которого Бела Кун всегда мог положиться.
В день возвращения в Венгрию Мюнних сразу же явился к Бела Куну. «Познакомьтесь с моим другом Фери Мюннихом. Мы с ним еще в лагере военнопленных немало насолили господам офицерам. А потом и в гражданскую войну воевали вместе», — так представил мне Бела Кун Ференца Мюнниха.)
О деятельности Бела Куна в томском лагере мы можем узнать кое-что и из интересных воспоминаний венгерского коммуниста, ветерана рабочего движения Андора Келемена.
«Бела Кун уже тогда был образованным марксистом, — пишет Келемен, — его деятельность и резко очерченная индивидуальность направили по новому руслу действия антивоенной группы.
Бела Кун с невероятной энергией и усердием использовал все возможности и свободное время, какое только было в плену. После того как ему удалось установить связь с местной подпольной организацией большевиков, он получил доступ к марксистской литературе на немецком языке и теперь свои дни посвящал изучению серьезнейших экономических и политических трудов.