Бела Кун

— Мы совершили какую-то ошибку, но какую, еще не знаю. Что-то уж больно легко все прошло.

— Мне тоже показалось, особенно по лицам молодых, что они недовольны, — заметила я.

Ответом были горькая улыбка и скупые слова:

— Я и сам недоволен, но при нынешнем положении другого выхода не было.

В дальнейших его словах звучало то же самое беспокойство, что я ощутила и у некоторых коммунистов, с которыми стояла вместе в коридоре.

— Домашняя оппозиция уже налицо, — кинула я вдруг шутливо, но тут же добавила серьезно: — Соглашение было воспринято критически.

Бела Кун не стал спорить, не стал бранить «домашнюю оппозицию». Он знал, что у товарищей есть все основания сомневаться, но верил в революционную ситуацию, верил в приход наступающей Красной Армии (она стояла уже под Тарнополем)[55] верил в преданность самих коммунистов и надеялся, что это соглашение революционизирует массы. Ведь крайне правые социал-демократы уже отстранены, а колеблющимся, вернее сказать, левым социал-демократам придется поддерживать Советскую власть, в противном случае они будут вытеснены дальнейшим ходом пролетарской революции. Кроме того, Бела Кун был убежден в том, что кое-кто из лидеров СДП искренно перейдет на сторону коммунистов.

Стало быть, кроме положительных субъективных факторов, Бела Кун опирался и на объективную революционную ситуацию. У него были все основания думать, что Российская Красная Армия очень скоро соединится с венгерской и таким образом защита Венгерской советской республики будет обеспечена. А кроме того, он — да и не только он — был уверен, что рабочий класс соседних стран последует примеру Венгрии. Вести о восстаниях и массовых забастовках непрестанно неслись по телеграфным проводам. В Германии бушует гражданская война, в Чехословакии — Кладно в огне, в Австрии Винер-Нейштадт поднялся на революционную борьбу, вспыхивают забастовки в Румынии, вышли из повиновения некоторые полки французской армии, Югославия, Италия… Одним словом, европейская, во всяком случае среднеевропейская, революция казалась неизбежной. Поэтому Бела Кун не раз говорил, что было бы роковой ошибкой не взять власть в свои руки. А коли власть уже в руках, то и на ходу можно вносить любые коррективы. Ведь ясно, что контрреволюция собирает свои силы по всей стране. Преступно было бы ждать, пока она окрепнет и сама пойдет в наступление, которое, кто его знает, чем может окончиться.

Таким образом, факт остается фактом: венгерский рабочий класс, объединившись в единую партию, взял власть в свои руки на основе коммунистической платформы.

Правильно или неправильно было решение относительно объединения двух партий; можно ли было при тогдашнем соотношении сил найти другой выход; надо ли было компартии, которая существовала всего лишь девяносто дней и еще не успела создать разветвленную сеть первичных организаций, отказываться от совместного взятия власти? (Быть может, КПВ окрепла бы несколько — этим вопросом еще никто не занимался, — но при этом наверняка открылся бы путь для наступления организующейся контрреволюции. Надо не забывать, что Российская Коммунистическая партия создала свои организации за четырнадцать лет жестокой борьбы с меньшевиками, не говоря уже об огромных революционных традициях России, о «генеральной репетиции» 1905 года.) Правильно ли было бы не посчитаться с тем, что если компартия откажется от предложенного ей объединения, то СДП, воспользовавшись этим, могла бы вновь завоевать массы, которые отошли от нее?

В своих статьях, написанных во время советской республики, и особенно в статьях, написанных после поражения, Бела Кун, извлекая уроки венгерской революции, не только не замалчивал ошибки, но и всю ответственность за них брал на себя, кое в чем, по-моему, даже преувеличивая.

Иллюзия и наивность думать, что в первые недели и месяцы революции можно сразу же без ошибок начать построение новой государственной системы (как известно, ошибок нельзя было миновать не только в первые недели и месяцы, но и много позже). А кроме того, очевидно, что венгерские коммунисты, будь у них на это время, многое повернули бы иначе, тем более что они сами ясно осознавали, сколько вынужденных шагов пришлось им сделать из-за сложности ситуации. Впрочем, уже в ходе революции доказали они свою гибкость, многое исправляя на ходу.

«Ошибки совершает тот, кто действует, — писал Бела Кун из Штайнхофского концлагеря, куда его заключили австрийские власти после падения Венгерской коммуны. — А кто бездействует, кто не напрягает все силы во время революции, кто во время неблагоприятной для революции конъюнктуры отстраняется от ответственности и выжидает благоприятную конъюнктуру и в лучшем случае одобряет или не одобряет революцию и ее события, — тот совершает уже не ошибку, а преступление…