Он замолчал и посмотрел Эби прямо в глаза. Она кивнула, прося продолжать и что готова принять все, чтобы не услышала.
- Я убил ее. В тот вечер я принес вапити, освежевал и разделал его и ее взбесило, что я оставил в ее типи лишь немного свежего мяса. Я терпел ее зубовный скрежет. Она заявила, что больше не будет сносить все это, и зло поинтересовалась, сколько я намерен кормить белую шлюху и ее выродков Я чуть не ударил ее, но с этой женщиной следовало быть осторожным как со змеей. Я ответил, что если бы она взяла в свое типи хотя бы одного осиротевшего ребенка, то и ей перепадало бы больше. Я сказал, что должен помочь тебе заботиться о детях Хении и Широкого Крыла и пусть она не забывает, что ты кормишь моего сына. Она ядовито расхохоталась: неужели я надеюсь, что кормя тебя, ты за это накормишь своей любовью и меня? Она смеялась, говоря, что ты даже не замечаешь моего изголодавшегося взгляда. Она была права, но я не подавал вида, как жалят ее слова. Я не обращал на нее внимания, так было бы и на этот раз, если бы она не сказала, что видела нас у холма и что ты должна заплатить за то, что я делал с тобой то, что должен был делать с ней, Сосновой Иглой. Я хорошо знал эту женщину и не столько ее слова, сколько ее тон, насторожил меня. Она исходила ядом злобы. Я ответил, что мужчина лучше знает, кто его жена и ушел. В ту ночь я не сомкнул глаз сторожа ее, но она никуда не ушла. Весь день я ничего не ел и не пил из ее рук, чтобы не быть одурманенным каким-нибудь настоем, но ночью, как, ни сторожил, чуть не проспал. Мне показалось, что плачет Инчинча - Джон, вскочил и с ужасом увидел, что Сосновой Иглы нет. Выбежал палатки, моля духов быть благосклонными ко мне, и сразу заметил ее следы. Метель только начиналась и не успела замести их. Я пошел по ним, пока, сквозь заметающий снег, не увидел скрючившуюся возле твоего типи Сосновую Иглу. Она пыталась ножом разрезать полог. Я напал на нее, мы боролись. Она была жесткая и верткая как змея, но я все же вырвал из ее пальцев нож для разделки мяса и всадил ей в грудь. Ее смерть была мгновенной. Я оттащил ее подальше от лагеря, и ее тут же занесло снегом, а весной я закопал ее в землю, спев над нею Погребальную песню.
- Откуда ты знаешь мое имя? – Вздохнув спросила Эби, переводя разговор на другое. Она хотела подумать над участью Сосновой Иглы в одиночестве, сейчас же речь шла о Когтистой Лапе. Может, уже никогда не наступит дня, когда он захочет открыть ей свои мысли. - Тебе сказал Хения?
- Боль имеет полынную горечь, - покачал головой Когтистая Лапа. - Я каждый день молил духов, что бы они сделали тебя моей. Я не собирался малодушно отказываться от боли, что ты причиняла мне. Когда ты лежала у моих ног с ножом в груди, что я метнул, я был рад, что убил тебя, потому что почувствовал - ты мой рок. Мне было радостно и тяжело видеть тебя умирающей. Ты должна была умереть, но ты выжила и стала для меня наваждением. Я молил духов, но они не давали мне забвения, а разве я хотел его? Ты стала роком для Хении, и я хотел избавить его от тебя, но он тоже этого не хотел. Когда ты вернулась обратно, стало невыносимо. Я ушел к бледнолицым, но прежде... Я постился три дня в пустынном месте с соленой землей и соленой водой, где росли только колючки. Там не выживали даже змеи и ящерицы. В отчаянии и смертной тоске я просил Великого Духа, чтобы отдал мне тебя или дал смерть. Моя жизнь была не нужна Великому Духу и через пять дней поста, я пришел в себя по-прежнему одержимый тобой. Тогда я дополз до небольшой речушки с водопадом и упал в нее, вволю напившись и смывая соль стягивающую кожу, а когда вынырнул, откашливаясь и отплевываясь, что-то услышал. Я замер, слушая. В шорохе листвы и травы, в журчании воды я что-то слышал. Я выбрался из реки и, кажется, впал в дрему. Я видел и слышал, но меня не было. И вдруг что-то ясно прошептало: "Эпихайль". Я не знал, что означает это слово, но сохранил услышанное в сердце. Когда я последовал за тобой на холм, и когда ты остановилась передо мной, мое сердце вытолкнуло это слово к губам. Так значит твое имя Эпихаль? - Эби кивнула. - Теперь ты знаешь сердце Когтистой Лапы, жена.
- Да.
Эбигайль взяла его ладонь и поцеловала ее.
- Прости меня за все, - она посмотрела на кожаный лоскут, обвязанный вокруг запястья Когтистой Лапы. - Почему ты никогда не снимаешь этой повязки?
- Когда-нибудь я сделаю это, но не сейчас.
- Люди говорят, это сильный оберег.
- Да.
- Почему, тогда ты не хочешь передать его нашему сыну или сыну Широкого Крыла?
- Потому что каждый должен сам найти себе такие обереги.
Он опустил ее на землю, завел руки над головой и медленно опустился на распростертую под ним женщину.