Белая береза

- Не человек ты, а слизь поганая! Даже смотреть на тебя противно. Да уж если уходить - с умом надо, а не как ты сегодня. Надо без вести пропасть! Пропал без вести - и весь разговор! Ну, пусть поплачет немного баба.

Разговор о побеге между ними происходил не один раз еще до прибытия на фронт, но Ярцев всегда упорствовал. Теперь он тоже отказался наотрез:

- Не уговаривай, Яков! Не пойду я дальше от дома. Расчету мне нет никакого идти туда. Да и немцы-то мне не кумовья какие.

- Мне они тоже не кумовья, - сказал на это Олейник. - Только и всего, что под одним солнцем портянки сушим. Блинами, понятно, не встретят, не жди.

- Какие там блины! Вздернут еще! Вон что эти рассказывают, что вышли оттуда. Бьют да вешают народ.

- Чепуха! Знаем мы: одна агитация! Кто говорит-то? Одни коммунисты! Небось всех не вздернут! - Опустив голову, Олейник косо взглянул на костлявую фигуру Ярцева, пришибленного думами, и продолжал, уже не спеша, подбирая слова: - Коммунистам, конечно, делать у них нечего. А с тебя что? Горб на них погнешь, это верно. Без этого не обойтись. А вытянешь до конца войны - жить будешь да поживать. Вечно не будут тут немцы. - Он встрепенулся и опять взглянул на Ярцева в упор, чуть сводя глаза у переносья. - Да что тебя, ласкали, что ли, большевики? Сколько за их здоровье отсидел? С год, никак?

- Почти год, - глухо ответил Ярцев.

- Ну, а я не сидел, так должен был сидеть, - сдерживая себя, сказал Олейник. - Не миновать было этого. Отца вон посадили безвинно... Я как вспомню об отце, так и закипит во мне все! Мне никогда не забыть такой обиды.

Совсем рядом что-то прошумело в хвое, а через секунду дрогнула вершинка молоденькой елки, что поднималась у самой колодины. Ярцев разом припал боком к земле, растопырив на ней узловатые пальцы. Но Олейник даже не дрогнул и, язвительно сплюнув сквозь ржавые зубы, спросил:

- Умер? Или нет еще?

- Кто это? - прошептал Ярцев.

- Эх, тонка у тебя жилка, тонка!

- Кто там? - чуть приподнялся Ярцев.

- Дурак, белка это! - И когда Ярцев опять уселся, как старый пес, на тощий зад, Олейник твердо спросил: - Ну? Говори последнее слово.

- Нет, Яков, - ответил Ярцев, - я не пойду.

- Опять побежишь?

- И бежать не побегу.

- Хо! Ср-р-ражаться будешь?

- И тоже нет. Где мне?

- Что же делать будешь?

- Подумаю.

Помолчав, Олейник закончил разговор:

- Ну, думай! А мне нет резону пропадать в такие годы. Не хочешь идти - прощевай. Как будет случай, так и уйду. Не сердись, что по роже-то съездил: за дело. Может, впрок пойдет. Все! - И пригрозил: - Гляди, сдуру-то не выдай! Живо пулю словишь. Так и знай.

И он поднялся с колодины.

XVIII

Обер-лейтенант Рудольф Митман, отправленный вместе со своими солдатами в штаб армии, дал важные сведения о подготовке немцев к новым ударам. Его показания подтверждались: на нескольких участках фронта, в том числе на участке дивизии генерала Бородина, было замечено передвижение немецких войск, переброска танков и артиллерии к передовым позициям. В связи с этим майор Озеров неожиданно получил новый приказ: с наступлением темноты выдвинуть два батальона на передний край не только для работ, но и для одновременного занятия постоянной обороны. Один батальон разрешалось оставить пока в резерве. Кроме этого, предлагалось установить за противником постоянное наблюдение и ночью же захватить пленного: надо было точно узнать, когда немцы наметили нанести новый удар на участке дивизии.

Майор Озеров немедленно вызвал к себе Юргина.

- Вот что, дорогой земляк, - сказал он озабоченно, продолжая делать какие-то отметки на карте. - Надо "языка".

Как всегда, Юргин взглянул на командира полка смело, ответил не спеша:

- Достанем, товарищ майор. Пойду сам.

- Ишь ты, сам! - Озеров оторвался от карты. - А ты думаешь, я сам не достал бы "языка"? Плохой ты будешь командир, если все будешь делать сам. Надо верить не только в себя, но и в людей. Организуй! Подбери надежных бойцов, расскажи, как и что надо сделать, и пусть делают. А подробные указания я дам лично перед отправкой.

- Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите выполнять?

- Обожди... - Озеров покопался в планшетке, вытащил небольшую книжечку. - Вот это о разведке. Очень полезная, почитай, а потом и действуй. Нам, дорогой, всем учиться надо...

...В отделении Олейника шел дележ махорки.

Заняться дележом вызвался было всюду поспевающий Петро Семиглаз. Высыпав махорку на плащ-палатку, он пошарил в ней пальцами, радостно раздувая ноздри.

- А мерка е?

Мерки не оказалось. Тогда Умрихин быстро придвинулся к куче махорки.

- Стой! - сказал он, отбрасывая руку Петра. - Раз мерки нет, то и веры тебе нет! Я уж вижу: вон как ноздри заиграли! На чем другом, а на махорке обдуешь, я уж вижу!

- Я? Обдую? - обиделся Петро.

- Именно ты!

- Сдурив! Ей-бо, сдурив!

Но всем почему-то понравилось, что Петру Семиглазу выражено недоверие, и ради озорства все сговоренно поддержали Умрихина:

- Давай другого!

- Отодвиньсь, Петро!

- Ну, погоди ж! - постращал Семиглаз.

Умрихин продолжал верховодить:

- Кто ж разделит? Сурьезное же дело!

Нургалей Хасанов, сверкая глазками, быстро предложил:

- Пускай Андрей-та делит, а?