Белая дорога

И вот волк шел точно туда. Гена погнал оленя по следам зверя. Ехал стороной, но не упускал их из виду. Мойто, его пес, чуя волчий дух, зло урчал, шерсть на загривке встала дыбом, и он сильно тянул суумкан[12]. Гена его не отпускал, боялся, что глупыш попадет в капканы, поэтому и держал на поводке. Мойто принадлежал раньше Степану. Тот оставил его, совсем маленького, в стаде. Гена пожалел собаку, заметив, как целыми днями Мойто лежал возле палатки, привязанный к коряге. Стал за ним ухаживать. Специально припасал для него кости, а то и куски мяса. Пес быстро привык к нему. Подпрыгивал, ластился, обнюхивая руки, порывался лизнуть лицо, выказывая свою собачью преданность. Теперь Гена стал брать его с собой на дежурство, пусть малыш обучается работать в стаде.

— Чэт! Амрин![13] — чуть слышно осадил Гена собаку, когда Мойто сильно натянул суумкан. Тот послушно отошел назад, виновато взглянул на хозяина, поджал хвост. Гена осторожно выглянул из-за кустов тальника.

Мертвый олень лежал на прежнем месте, за большим валуном. Но что это? Ну-ка, ну-ка… Половина туши съедена. Вот хитрый какой! Не набросился сразу, а кружил тут долго. Боялся. Гена хорошо замаскировал капканы. А волк все равно их заметил. Судя по следам, долго стоял, обнюхивая снег вокруг туши. Подкрадывался мелкими шажками и сумел-таки протиснуться между капканами. Наверное, чуял человека. Гена представил, как волк поворачивал назад свою лобастую голову, ожидая и пугаясь его. Может, и не так было, хотя говорят, будто волк боится человека. Подойди к нему, допустим, в тот момент, кто знает, как поступил бы зверь. Прочь ли побежал от него или, наоборот, набросился, не желая уступать добычу. Нет, все-таки чувствовал он себя неуютно, раз не съел всего оленя. Видно, только утолил голод и пошел дальше. Вон, помочился возле камня. Значит, решился на далекий переход.

Гену охватила отчаянная досада. Скольких оленей недосчитается совхоз из-за этого разбойника! Почуяв, что за ним охотятся, волк, возможно, уйдет от этого стада. Зато натворит бед в соседних. За ночь отмахает десятки километров…

Вон за тем мысом у небольшого серого валуна, похожего на чум, еще один капкан на волчьей тропе, припорошенный тонким слоем снега. Гена рассчитал все. У этого валуна он заметил вчера желтые пятна волчьей мочи. Волк обязательно должен тут остановиться. А если волчица? Понюхает, морща длинный нос, уловит терпкий дух самца. Будет крутиться тут. И может угодит в капкан. Гена поехал быстрее. К тем капканам, что возле туши, он не подошел. Зачем лишний раз выдавать себя. Посмотрел издали, хватит. Пусть остаются, вдруг пригодятся еще… Подъехал к мысу. Взглянул — и будто оборвалось сердце… Волк попался в капкан. Но все же ушел. Сумел уйти. Опять обхитрил его. Капкан цепями был привязан к камню. Гена, помнится, с трудом насторожил его. Снег вокруг валуна-чума весь истоптан. Рвался и метался здесь волк, рыча от злости, воя от досады и боли. Катался по снегу, грыз железо зубами. Вон сколько на сером снегу желтоватых пятен вперемешку с кровью. Это капала волчья слюна. Долго метался он, проклиная, наверное, себя за то, что так обманулся. Нелегко тягаться с двуногим, наверное, думал он. Поставил капкан, где волк меньше всего ожидал.

Гене приятно было, что расчет его оказался верным. Но какая же сила сокрыта в волчьем теле, раз он сумел разорвать железные цепи и уйти, волоча тяжелый капкан на окровавленных лапах. Гена приободрился. Следы совсем свежие. Можно догнать серого. Мойто рвался вперед, но время от времени встряхивал головой и фыркал, будто брезговал тяжелым духом, исходящим от волчьих следов.

«Дурачок ты, Мойто. Куда тебе с волком тягаться. Маленький ты еще. Не успеешь опомниться, как будешь мешком лежать у его ног, истекая кровью. Не рвись», — мысленно разговаривал Гена с собакой.

Следы повернули на гору. Наверное, хищник, остерегаясь погони или почуяв ее, решил запутать следы. Гена видел, как волк пытался скинуть капкан. Снег вокруг сбивался, замерзали сгустки крови. «Должно быть, выл от боли, грызя холодный металл», — подумал Гена, подмечая, что волк пробирался там, где трудно было проходить человеку. По краям отвесных склонов, где было очень скользко, по густым зарослям лесной чащобы, пробирался ползком. Иногда он отлеживался в тени снегов и деревьев. Зализывал раны. Гена, обливаясь потом, скользя на склонах, рискуя сорваться вниз, обдирая лицо о колючие ветки, упорно шел вперед. Он думал о волке, всматриваясь в каждый куст или темные валуны, которые каждый раз едва не принимал за зверя. «Если волк избавится от капкана, он отомстит. Житья не будет от него бедным оленям. Я должен его догнать», — злясь, протискивался Гена сквозь заросли, не замечая, как до крови царапали его сухие ветки. Учах тянулся сзади, Мойто скулил. Ружье болталось в чехле на левом боку. Что было бы, окажись волк здесь, близко, Гена толком не знал. Вдруг зверь нападет неожиданно? Гена не знал, как поступит в таком случае, но был уверен — сумеет подавить в себе страх.