Белая эмиграция в Китае и Монголии

3 января в приказе по полку объявлялась телеграмма: «Майору Тимэ. Командиру Шанхайского Русского полка. Шанхай. Наилучшие пожелания на 1933-й год от Шотландской Гвардии. Подписано: капитан Бланд. Лондон».

5 января, четвертая годовщина смерти Великого Князя Николая Николаевича – в полку панихида.

7 января, первый день русского Рождества Христова, в полку молебен, полк освобожден от несения нарядов на сутки.

Полк жил своей нормальной жизнью, уже наладившейся в течение шести лет, казалось, ничто не предвещало, что уже близко, близко были события большой важности, выбившие полк (правда, на лишь очень короткое время) из нормальной колеи, но в то же время положившие начало «новой эры» в жизни полка, продолжавшейся до самого конца его существования (в 1947 г.).

За эти предстоящие 14 лет полк настолько закрепил свое положение, что вопрос о его расформировании уже больше не поднимался, менялось прямое назначение полка, изменялся характер его службы, менялся Устав, по которому он жил, но необходимость и ценность полка, как надежнейшей воинской силы Международного Сеттльмента Шанхая, оставались общепризнанными и неизменными. Полк стал необходим для международного Шанхая, и дальнейшей заботой муниципального совета было лишь изыскание средств на его содержание.

9 февраля 1933 г. в приказе по полку было объявлено: «Объявляю перевод Приказа по Шанхайскому Волонтерскому Корпусу от 9-го сего февраля. Командование: Майор Тимэ освобождается от командования Русским Отрядом, временно, с 9-2-33. Капитану Иванову вступить в командование Русским Отрядом, временно, с 9-2-33. С сего числа во временное командование полком вступил. Подписано: капитан Иванов». Этот приказ прозвучал как раскат грома с ясного, спокойного неба: никто из чинов полка не мог предвидеть, что «всесильный» майор Г. Г. Тимэ может попасть в немилость.

С его отстранением от службы уходили дружеские связи в муниципальном совете, обширные знакомства с местной иностранной и русской колонией, с их «знатью», полк оставался без поддержки, созданной личным общением, дальнейшего существования. Единственным средством для закрепления положения «осиротевшего» полка были его дисциплина, образцовая выучка и исключительно добросовестное отношение к своим служебным обязанностям всех чинов его. На эти «средства» и обратил все свое внимание капитан Семен Дмитриевич Иванов, временно вступивший в командование полком.

Капитан С.Д. Иванов – полковник русской службы, «универсант» (почти закончивший курс Петроградского университета, кажется, по экономическому и историко-филологическому факультетам), окончил он «студенческий» выпуск Михайловского артиллерийского училища и принимал участие в Первой мировой войне, в составе одной из батарей Забайкальского казачьего войска. По возвращении с фронта, после революции, в Забайкалье он присоединился к Белому движению, начатому там атаманом Семеновым, командовал русско-китайской батареей в составе его частей, а потом получил назначение курсовым офицером артиллерийского отделения Читинского военного училища. С уходом Белой армии из Приморья он командовал Пластунским полком, впоследствии вошедшим в состав Дальневосточной казачьей труппы, которой командовал генерал Ф.Л. Глебов. Почти четыре года пережил полковник Иванов «сидение на транспортах» в водах Вузунга и Вампу, выполняя обязанности начальника десанта, а потом – помощника командующего группой. Когда в январе 1927 г. муниципальный совет Международного Сеттльмента Шанхая принял решение сформировать отряд из «белых русских эмигрантов» для защиты Сеттльмента от надвигавшейся с юга красной опасности, полковник Иванов привел остатки «дальневосточников», как кадр и костяк для начавшего свое формирование Русского отряда Ш.В.К., и получил назначение командиром 1-й роты отряда.

Широко образованный, с богатой эрудицией, исключительно энергичный, решительный и волевой человек, до мозга костей пропитанный чувством долга и ответственности, пунктуальный и честный, строгий не только к своим подчиненным, но, прежде всего, к себе самому, он любил военное дело и любил солдата, не допуская в то же время «баловства» и попущений, которые могли бы вредно отразиться на «пользе службы», которую он ставил «превыше всего».