Белая горячка

Последовала обезоруживающая улыбка, и вот он уже скрылся в комнате усопшего. Остальное – церковь, кладбище – я перенес с легким сердцем. Правда, Марселина все время находилась далеко от меня, и под черной вуалью я почти не различал ее лица. Церемония была пышной: величавые звуки органа, притихшая толпа. Старики пожелали похоронить покойника по старинному обычаю: с богатым катафалком, с духовенством в полном составе. На краю могилы какой-то высохший старичок проблеял несколько слов, которых никто не разобрал. С Пюи-де-Дом порывами налетал яростный ветер, но я не испытывал ни малейшего нетерпения. Мне даже не было холодно. И не стыдно вспоминать – хоть и явно не к месту – встречи с Марселиной в гостиничных номерах. Вероятно, ее черная вуаль была повинна в том, что мое воображение рисовало ее нагой... Правда, особенной пылкостью она никогда не отличалась. Зато она уютная и покорная...

Настал и мой черед поклониться фамильному склепу. Все представители рода Сен-Тьерри чинно выстроились тут, словно тома книг с названиями на корешках. Все, кроме одного!.. Несколько поодаль держались Фирмэн, горничные, кухарка... Я долго держал руку Марселины в своей. Мне показалось, что глаза у нее покраснели. Пожалуй, она играла свою роль даже слишком усердно!..

Наконец я освободился. Освободился, чтобы тщательно подготовить задуманное. Я вернулся к себе так быстро, как позволяло движение на улицах. Скорее в лифт... вставить ключ в замок... ящик стола... Все на месте. Я вытряхнул все из бумажника. В нем оказалось только несколько купюр. Первым моим побуждением было сжечь их. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что следствие тем скорее заинтересуется Симоном, чем раньше будет отвергнуто предположение о нападении бродяги-грабителя. Лучше оставить деньги в бумажнике. Я запер ящик. Никакой специальной экипировки не требуется. Застигнутые в самый разгар пиршества, крысы и отреагировать не успеют. Я налил себе полный стакан коньяку. Теперь я его заслужил!

Эта ночь была похожа на все предыдущие. Начинался тот же кошмар. Я стоял у входа в павильон и прислушивался. Ни звука. Я вошел крадучись, словно вор. Мне вдруг вспомнились мифологические преступники, которые день за днем, ночь за ночью вновь и вновь обречены переживать свои злодеяния. Продвигаясь на цыпочках, я продолжал слушать. Теперь мне предстоит включить фонарь и увидеть внизу громадную крысу – непременный атрибут уготованной мне кары. Я зажег фонарь. Крысы не было... Я напряг слух. Из подвала не доносилось ни шороха. Меня обуял страх: все шло не так, как я предполагал. Крысы, эти мерзкие твари, которых я так боялся, все же отгораживали меня от самого ужасного... Они препятствовали мне спуститься до самого низа, подойти ближе... Я решил швырнуть куда попало вниз вещи Сен-Тьерри и потом спастись бегством. И все-таки мне их не хватало. Куда они подевались? Неужто они оставили меня наедине с... с чем-то гораздо более страшным?

Напрасно освещал я все углы. Ничто не шевельнулось. Шаг за шагом я приближался к двери, ведущей в подвал. Она была по-прежнему затворена. Я прижался к ней ухом. В памяти всплыла копошащаяся масса, издающая пронзительный писк... Быть может, насытившись, они отправились на поиски новой добычи? Толкнув дверь, я направил фонарь вперед... Нужно идти. Нужно прежде самому увидеть то, что предстанет взору Меньеля... Я должен взглянуть на это глазами постороннего. Я осторожно ступал со ступеньки на ступеньку, готовый увидеть внизу мерцание их зрачков. Но меня встречали лишь почерневшие камни. Крысы покинули дом, как покидают, говорят, корабль перед крушением. Я миновал последний поворот. Подвал ярко высветился.

Он был пуст, как прибранный стол. Ни единой крысы. Ни одной косточки, ничего.

Я присел на последнюю ступеньку – ноги больше не держали. Подвал пуст, совершенно пуст. Остался только витающий в воздухе животный запах – смешанный запах хищников и тления. Но этот запах смерти исходит, должно быть, уже от меня самого. Столько положить сил, и вот что в результате... Надо было прийти пораньше. Я слишком долго выжидал... Я тяжело выпрямился. Дом своей массой давил мне на плечи. Я обошел погреб в тщетной надежде отыскать какой-нибудь след – должно же было хоть что-то остаться, к примеру, от ботинок... А пряжка ремня – она-то точно крысам не по зубам... Внезапно мне открылась истина. Вернее, передо мной возник образ, жуткий как видение. Симон!.. Симон был здесь... Накануне. Он все и убрал. То, на что не хватило мужества у меня, удалось ему. И теперь останки Сен-Тьерри закопаны в каком-нибудь укромном уголке парка, вне досягаемости. Так вот почему Симон выглядел перед похоронами таким усталым. И вот почему в письме он дал мне указание приступить к работам. Он следовал твердо намеченному плану. Плану, благодаря которому руки у него теперь оказались развязаны. Из Милана он будет поддерживать иллюзию столько, сколько сочтет нужным. А потом Сен-Тьерри окончательно исчезнет. И я ничего уже не смогу сделать. Ничего!..