Белая горячка. Delirium Tremens

– Не горячись, Господи, – так же спокойно отвечал Мэн, – это не прелюбодеяние. Это любовь к ближнему. Так что даже если я и совершил грех, то я искупил его благом… И ты, как Бог милосердный и правосудный, должен это понять.

Озадаченный Бог на время заткнулся. А потом согласился:

– В чем-то ты прав, Мэн, – раздумчиво согласился Бог. – В одном ты заблуждаешься. Грех не уничтожается благом. Они живут в человеке вместе. Нераздельно, но неслиянно. Савл, став Павлом, не умер. Он продолжает жить в Павле. И потом, в пучине времени, я буду судить Павла за грехи Савла и проявлю милосердие к Савлу за благие дела Павла. Так что и ты, Мэн, будешь и наказан, и оправдан.

– Когда, Господи? – вежливо спросил Мэн.

В ответ Бог загадочно усмехнулся и замолчал. А Мэн, лежа на спине, продолжал смотреть в темное небо и слушать, как успокаивается возбужденная земля. И вдруг издалека послышался топот многочисленных коней и злобное «Ях-ха!». Крики неслись с востока, откуда обычно на землю Израилеву приходили беды. Мэн попытался вскочить и броситься на выручку племени, но какая-то сила мягко прижала его к земле. И вот уже «Ях-ха!» проносится сквозь Мэна. Копыта коней швыряют его из стороны в сторону, комья земли бьют по спине и груди, засыпают глаза. Заныли тетивы луков, с легким шорохом в сторону шатров Мэна полетели стрелы. Со свистом вылетели из ножен короткие мечи. И вот уже Мэн слышит треск распарываемых кож шатров, крики людей его племени. Сначала громкие и яростные, а потом стихающие и все более обреченные. И вот уже вспыхнули огни, в которых погибало племя Мэна, вот уже послышались предсмертные хрипы верблюдов, плач женщин, детей, среди которого затерялись голоса Медсетры-Жены его и сына Исаака, сокращенно Младшего. А Мэн все так же лежал на земле, не имея сил подняться. Он смог встать только тогда, когда над остатками рода встало солнце. Мэн побрел к развалинам собственной жизни. Он стал искать своих среди многочисленных трупов племени. Жену свою он нашел лежащей на спине. Из влагалища ее торчал меч, на ссохшейся груди лежала отрубленная голова Исаака. Правая рука Жены закрывала мертвые глаза сына. Туловище его валялось неподалеку. Мэн осторожно освободил голову Исаака из рук Жены и приставил к туловищу. Потом вынул меч из влагалища, поцеловал кровь жены своей, обтер меч о полу хламиды и заткнул за опоясывающую ее веревку.

Весь день стаскивал Мэн людей племени своего в одно место. Только Чернокожей рабыни не нашел. Туда же он стащил лошадей, верблюдов, ослов и приплод их. А потом накрыл мертвый холм кожей шатров и поджег. Зловонный дым поднялся к небу. Три дня горел погребальный костер, и три дня Мэн недвижимо стоял около костра. А потом последние дымки растаяли в жарком воздухе, и на месте рода Мэна остался невысокий холмик пепла. А потом с гор ливанских потянул ветерок и развеял последние остатки верблюдов Мэна, лошадей и ослов Мэна, Жены его и сына его Исаака, сокращенно Младшего.

– Ну что, Господи, – поднял Мэн глаза в небо, – наказание твое я получил. Не мне судить о соразмерности греха и наказания. Все в твоих руках, Господи… А каково же будет твое милосердие, Господи?

Но Бог молчал. Только издалека, с запада, из пустыни, где не могло обитать ни одно живое существо, послышался топот. Мэн даже не стал вытаскивать меч. Ну убьют его, ну и что?.. Раз и навсегда пресекся род Мэна, и его смерть ничего не добавит к бесконечной безнадежности факта.

Меж тем топот приближался, и вот уже около Мэна остановился могучий конь бледной масти. Бока его мерно поднимались и опускались, дыхание было ровным. Как будто он прискакал с соседнего пастбища, а не из западной пустыни, где не могло обитать ни одно живое существо.

– Спасибо тебе, Господи, – поблагодарил Мэн невидимого Бога, вскочил на коня и двинулся на восток, где скрылось племя, погубившее его род.

И день ехал Мэн, и два ехал Мэн, и три… Он ничего не ел и ничего не пил. Потому что в пустыне, по которой ехал Мэн, не было ни еды, ни питья. И тем не менее чем дольше он не пил и чем дольше он не ел, тем больше крепли его мышцы, тем острее становился его взгляд, тем резвее становился его бледный конь. Как нам кажется, именно в то время родилось и именно в связи с эффектом Мэна разбрелось по миру выражение «питаться святым духом». И как в данном случае, так и впоследствии, подтвердилось, что этот самый святой дух главнее любой телесной пищи и способен поддержать человека в его благих начинаниях. И только благих!

Короче говоря, на шестой день пути Мэн, обожравшийся святым духом, заметил на горизонте дым становища. Мэн знал, что это то самое становище, знал, что там живут те самые люди, и знал, что ему с ними делать. Как святой дух питал его все это время, так и божий промысел привел его к врагу. К тому же меч за опоясывавшей Мэна веревкой раскалился и вибрировал от нетерпения. Мэн въехал в становище. Племя кланялось седому Мэну, всем своим благостным видом напоминавшему пророка, который несет людям племени слово Божье.