Белая горячка. Delirium Tremens

Бигун ту гер, орван ту гест!
Механдер вагунейзер шут!
Лейбеле мир гезан марах!
Штубезел волкер айн белух!
(Вот вам всем, суки! Отдохнете!)

Некоторое время Мэн прислушивался к музыке, выглянул наружу. Вокруг спали такие же шатры, и с неба смотрели незнакомые звезды. (Впрочем, и раньше звезды были для Мэна незнакомы.) Мэн посмотрел на себя и увидел, что его рука медленно, но верно покрывается густым черным волосом. Тонкие интеллигентские пальцы на глазах разбухают, на ладонях твердеют мозоли. Мэн оглядел себя, чтобы посмотреть, как реагирует тело на странноватое поведение рук, и обнаружил в нем весьма существенные изменения. Вместо старого дряблого чувака обнаружился косматый самец с грозными буграми мышц. Это новое состояние тела понравилось Мэну. Особенно его восхитил его собственный член. Таких членов Мэн не встречал даже у негров в порнографических фильмах. Член наливался, разбухал, твердел и превращался в один из столпов, на которых держится Вселенная. А в груди Мэна начало клокотать что-то темное и непереносимо гордое.

– Элохим, о Элохим!.. – взревел Мэн. Звук был мощный, грубый, с первобытной хрипотой. – Шину дай, дер сиг гедайте… – пел дальше Мэн.

Мэн вернулся в шатер. Там он вдруг увидел лежащую обнаженную Медсестру. Она тихо смотрела на Мэна.

Мэн заговорил на древнееврейском:

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Глаза твои, бля, голубиные под кудрями твоими, волосы твои, бля, как стадо коз, сходящих с горы Галаадской. Зубы твои, бля, как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни…

Мэн передохнул, показал Медсестре свой коллекционный член и спросил на иврите: «Видала?..» Та помотала головой. Мэн возлег к ней на ложе и уловил так долго ускользавший от него знакомый запах.

– Как зовут тебя, возлюбленная моя?

– Файка, – ответила Медсестра, – проститутка из твоего далекого прошлого. Которую ты впервые в своей жизни поцеловал. И которую ты впервые поцеловал в ее жизни. И я этого никогда не забывала. Поэтому и приходила к тебе, когда ты находился между нашими мирами. Чтобы удержаться в своем.

– А где твой мир? – спросил Мэн.

– В тебе, – ответила Медсестра и потянулась к Мэну. – Меня убили в пятьдесят третьем, во время похорон Сталина. Сначала мусорской конь ударил копытом в грудь, а потом по мне прошло несколько тысяч ног. От меня ничего не осталось. Но я вернулась к тебе. Люби меня, Мэн. Ведь меня никто никогда не любил. Кроме тебя…

Мэн вдохнул запах пудры «Кармен» и познал Медсестру как первую в своей жизни женщину.

И призрел Господь на Медсестру, как сказал, и сделал Господь Медсестре, как говорил. Зачала Медсестра и родила Мэну сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог. И нарек Мэн имя сыну своему, родившемуся от него, которого родила ему Медсестра, Исаак, сокращенно Младший…

А потом Мэн по наущению Господа изгнал из дома в пустыню Первую Жену свою с сыном своим Измаилом, сокращенно Старший, от которого потом пошли арабы. Очевидно, что именно вследствие этого события арабы и возненавидели евреев. Хотя, по идее, все свои претензии они должны предъявлять Богу, ибо именно Бог, а не Мэн, виноват в том, что арабы много тысячелетий вынуждены были шастать по пустыне. Так что, ребята из Хамаса, все вопросы к Богу, который, как вам должно быть известно, един и для евреев, и для арабов.

Но это так… размышления по поводу. К данному повествованию они не имеют никакого отношения.

А с Мэном до поры до времени все было нормально. Пас стада, растил сына Исаака, сокращенно Младшего, вспоминал сына Измаила, сокращенно Старшего. И все было хорошо, пока Бог не стал искушать Мэна. То есть потребовал доказательств Мэновской любви к Богу.

– Значит, так, – сказал Бог Мэну, – возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака…

– Сокращенно Младшего, – вставил Мэн.

– Сокращенно Младшего, – согласился Бог, – и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе.

– Господи, – укоризненно сказал он, – тебе же арамейским языком было сказано: «Не вводи нас во искушение», а ты что творишь?

– Все, что можно, я уже сотворил. А делать что-то надо. Вот я и искушаю. А потом тем, кто искусился, отмщаю. Такая у меня на ближайшую вечность работа. Так что давай, чеши. Или ты меня не любишь? А? Любишь – не любишь, любишь – не любишь… Тьфу ты, язычество какое-то… Ну!..

Мэну сильно похужело, но как богопослушный еврей он в компании оседланного осла, двух отроков, сына Исаака, сокращенно Младшего, и дров для всесожжения потащился в землю Мориа.