Белая гвардия

— Ну, что поделать, — сказал Лаврик сочувственно. — Не получилось стопроцентного Голливуда. И что ты тут поделаешь… Интересно, как Папа ее вознаградит после сегодняшнего приема. Папа, ты сам убедился, неблагодарностью не страдает. Ну, если подумать… Это ты, как и надлежит советскому человеку, добротно воспитанному комсомолом и партией, от чека отказался — а красотка вряд ли откажется, у нее-то воспитание насквозь буржуазное, безыдейное, меркантильное… — он фыркнул. — Я вот так и не сумел пока заглянуть в списочек тех, кого наш будущий король, его африканское величество, собрался на коронации одарить титулами и дворянством. Папа его, по некоторым данным, в единственном экземпляре при себе держит. И правильно, я так думаю, — при преждевременной огласке такие интриги заполыхают… Вот будет веселуха, ежели он и тебя в списочек внесет. — Лаврик засмеялся. — Кирилл де Мазур, граф Пиндузийский… С гербом, само собой. Потом сходишь в ювелирку, портсигар с гербом закажешь, будешь доставать этак небрежно… Девочки в Питере сомлеют… Нет, ему, точно, может прийти в голову.

— Поди ты, — сказал Мазур беззлобно. — Потом не отпишешься, да вдобавок кличку приклеят… А вдруг и тебя это не обойдет? Констан де Самарин, барон Чамбумамбу…

— Ну, мне такое счастье, слава богу, не грезит, — сказал Лаврик уверенно. — Это ты у нас на виду, красавец, а я, как обычно, шмыгаю серой мышкою, что меня нисколечко не удручает, между нами-то говоря. — И он добавил с некоторым самодовольством: — Мышки, оне полезные, могут не только сухари из шкафчика тырить, но и алмаз чистой воды в норку уволочь. При некотором-то навыке…

Мазур присмотрелся к нему хорошенько, хмыкнул:

— Сто лет тебя знаю, жучару. Многозначительно этак у тебя глазыньки поблескивают за трогательным чеховским пенсне… Стырил что-то интересное? И наверняка я опять права не имею знать про твои потаенные триумфы?

Лаврик, поглядывая на него как-то странновато, протянул:

— По раскладу, на сей раз имеешь право. Чтобы лучше ориентироваться в обстановке. Помнишь, есть такой уютный домик в крохотном, но красивом лесочке, который наша Танечка тайком от папы снимает в респектабельном райончике? Ну вот, так уж сложилось, что туда какой-то циник подсунул объективчик. И вчера получилась интересная пленочка. Посмотришь? Только заранее предупреждаю: грустновато тебе станет, расстанешься с романтическими иллюзиями, когда увидишь свой предмет…

— Да ладно, — сказал Мазур без улыбки. — Какой там предмет… Я, в конце концов, не потерявший голову курсантик. Были определенные надежды, и все тут…

— Вот и я так думаю, — сказал Лаврик. — До приема еще час, времени у нас уйма. Посмотрим кино, которое детям до шестнадцати…

Он подошел к сказочной, несбыточной мечте советского человека — японскому видеомагнитофону — сноровисто вставил кассету, нажал какие-то кнопки. Вспыхнул экран телевизора.

Судя по ракурсу, камера была установлена где-то под потолком, так, чтобы в кадр попадала вся комната, не особенно и большая, обставленная скупо — низкий широкий диван, пара легких кресел, холодильник, бар. На обычную спальню что-то не походило. Таня стояла посередине, в полной униформе лицея святой Женевьевы — вот только клетчатая юбка, говоря военным языком, совершенно не уставная, лихое мини, в каком в лицей и не пустили бы. За ее плечом стояла Жюльетт в полной форме, заведя Тане руки за спину и держа за локти.

— Ахтерство сплошное, — прокомментировал Лаврик. — Видишь, чисто символически за локотки держит.

— Вижу, — сухо сказал Мазур.

Появилась принцесса, в одних только коротеньких белых шортиках, с прекрасно знакомым Мазуру стеком в руке (ну да, та самая рукоятка, внушительных размеров непотребство из черного дерева). Подошла не спеша, улыбаясь, приподняла Танину голову за подбородок концом стека, что-то стала говорить по-французски. Таня, мотая головой, что-то отвечала на том же наречии.

— Опять-таки дешевое кино, — сказал Лаврик. — Не особенно и талантливый диалог. Я, мол, не такая, да невинная вдобавок…

Принцесса, отступив на шаг, похлопывая стеком по ладони, что-то коротко приказала. Жюльетт принялась проворно раздевать Таню, пока та не осталась в одной кружевной блузке, опять-таки абсолютно неуместной в стенах почтенного учебного заведения и способной вызвать там нешуточный шокинг. Поставила девушку лицом к стене, сноровисто привязала раскинутые руки к двум большим кольцам, отошла, села в кресло. Подойдя танцующей походочкой. Принцесса взмахнула стеком. Еще раз, еще… На настоящую порку это никак не походило.

Еще несколько ударов — и Таня, повернув голову, что-то жалобно воскликнула. По кивку Принцессы Жюльетт ее быстренько отвязала. Принцесса придвинулась, рванула блузку так, что пуговицы отлетели сверху донизу, распахнула… Прикрыв глаза, раздувая ноздри, улыбаясь, повернула стек и подняла рукоятку к Таниным губам. Изделие из черного дерева прошлось по шее, по груди, опустилось по животу. Таня зажмурилась, приоткрыв рот, тяжело дыша, Принцесса орудовала рукояткой неспешно и размеренно.