Рэн уложил её на кровать. Вокруг забегали женщины, причитая и всхлипывая. Загремели котелки, зашипели угли в жаровнях, затрещала разрываемая ткань. Рэн вдавился в угол, чтобы никому не мешать, но его выставили за дверь.
Он всю ночь ходил по коридорам и палатам башни, взывая к богам, духам, ангелам, небесам… На рассвете поднялся на смотровую площадку и, боясь сойти с ума от ужасных мыслей, принялся считать гвардейцев на крепостной стене. Услышав тяжёлые шаги, обернулся. Слова Лейзы прогремели как гром: у Янары родильная горячка.
Часть 45
Рэн швырнул книгу Святейшему отцу под ноги. Хлопок талмуда о каменный пол прокатился по залу гулким эхом.
— Что это?
Служка подпрыгнул от неожиданности, едва не опрокинув шандал с горящими свечами. Из дверного проёма, ведущего во внутренние покои храма, выскочили защитники веры. Святейший остановил их жестом и с невозмутимым видом посмотрел поверх плеча короля:
— Лорд Айвиль! Это картины рая. Фрески с сценами ада находятся слева от вас.
— Вы очень любезны, — отозвался Киаран, рассматривая настенную роспись.
— Что это? — повторил Рэн.
Святейший поднял книгу, протёр рукавом переплёт из серой кожи:
— Предсмертный молитвослов, ваше величество.
— Эти молитвы монахи читали над моим сыном.
— Всё правильно. Эти молитвы готовят душу к переходу из земной жизни в вечную.
— Мой сын жив!
Святейший скривился. Подождал, когда затихнет эхо.
— Не надо кричать. У меня хороший слух.
— Мой сын жив, — прошипел Рэн. — Я не позволю вам хоронить его заживо.
— Никто не хоронит вашего сына. Монахи вели разговор с его душой, рассказывали, как легко и радостно ей будет на том свете.
— Что вы за люди?..
— Ваш сын калека, ваше величество. Он не станет ни королём, ни отцом, ни возлюбленным. Лучше оплакать его один раз, чем видеть каждый день, как он страдает. Позвольте ему уйти, будьте милосердны. И ещё… — Святейший положил молитвослов на каменную тумбу. — Меня одолевают тяжёлые предчувствия, что королева не способна произвести на свет здоровое потомство. Не удивлюсь, если в следующий раз она подарит вам урода.
Рэн отшатнулся словно от удара в скулу. Окинув взглядом надменные лица защитников веры, подошёл к Святейшему вплотную и прошептал:
— Придёт время, Святейший отец, и я приведу на помощь ангелу-спасителю целую армию. Я разрушу ваши храмы и монастыри, разожгу огромные костры и очищу землю от демонов в ангельском оперении. — Развернулся на каблуках и направился к выходу.
— Это ваша вина! — ударилось в спину. — Бог наказал вас за идолопоклонство!
Под моросящим дождём Рэн сбежал с лестницы. Взял протянутые гвардейцем ножны с мечом и подозвал лорда Айвиля:
— Вы говорили, что ваших детей не спасли ни знахари, ни ведьмы. Пусть они попытаются спасти мою жену.
— Ваше величество…
— Пожалуйста!
— Если об этом кто-то узнает… — Киаран мазнул ладонью по подбородку. — Не сносить мне головы, а вам не усидеть на троне.
— Приведите их тайком, привезите в бочках, в мешках. Прошу вас! Если тайна всплывёт, я возьму вину на себя. И пошлите за Таян.
Дворяне с пониманием отнеслись к просьбе лорда Айвиля покинуть Фамальский замок. Одни поехали в свои феоды, другие переселились в постоялые дворы. Почти вся челядь разбрелась по домам. Остались кухари, личные слуги, фрейлина Кеола и мать Болха. Рэн хотел выгнать и её, но Миула заступилась за монахиню: Дирмут родился живым только благодаря ей. И она знала лучше всех, как ухаживать за недоношенными младенцами.
Киаран не рискнул обратиться к ведьмам. Во-первых, их некому было контролировать. А во-вторых, людям они вредили больше, чем помогали. Родильная горячка считалась неисцелимым недугом, как и родовые травмы младенцев, поэтому на призыв Киарана откликнулись всего две травницы и знахарь — трое из девяти, к кому он отправил Выродков.
Рэн почти всё время находился рядом с Янарой. Она металась в жару, тряслась в ознобе, обливалась потом, бредила и никого не узнавала. Служанки не успевали менять простыни и прожаривать одеяла над огнём. Делая настои для питья и компрессов, лекари-самоучки перекидывались обеспокоенными взглядами.
Младенцев разлучили: Игдалине отвели комнату рядом с покоями королевы, Дирмута перенесли на верхний этаж. Он постоянно плакал — умолкал, лишь когда полностью лишался сил. Кормилицы боялись, что от переживаний у них пропадёт молоко. Опасаясь, что младенец «накричит» пупочную грыжу или ещё хуже — сойдёт с ума от боли, мать Болха выпросила у короля разрешение иногда давать ребёнку слёзы мака.
Киаран отстранился от событий, происходящих в женской части замка. Он изучал подземелье, охотился с Выродками, играл с гвардейцами в кости либо бесцельно кружил по городу. И всё реже встречался с Рэном. Образ несгибаемого короля трещал по швам, как дешёвый костюм. Не такому человеку согласился служить потомок древнего рода Айвилей.
Но однажды ночью Киаран проснулся от собственного крика. Ему привиделись во сне серебряно-чёрные башни и зубчатая линия крепостной стены, фиолетовое небо и кружащие в воздухе лепестки жёлтых хризантем. Ифа шагнула с парапета смотровой площадки и исчезла…